Вся эта развернувшаяся вокруг его имени шумиха изрядно подпортит его имидж.  Борису, чтобы прибрать к рукам весь правый берег Камы, нужно выглядеть честным человеком, радетелем народных интересов, а не злопамятным и мстительным психопатом-убийцей…»
     Возвратясь домой, Иван обнаружил в своей квартире полнейший разгром: в его отсутствие милиция провела обыск и не поленилась все перевернуть вверх тормашками.  «Интересно, что же они с таким усердием пытались найти? Залежи молотков с разнообразными бойками? Или подробную инструкцию, как ими хлопать противника по голове?» - Иван опустился на развороченную постель и поднял с пола «Словарь Символов», на раскрытых страницах которого красовался высохший след от милицейского ботинка. 
     Геката – владычица трехликая… - Взгляд неожиданно скользнул по запачканным грязью словам и зацепился за название психологического центра.  Случайное прочтение теперь показалось Ивану неким таинственным знамением, даже ключом к происходящим событиям.  И он принялся внимательно читать «отмеченный следом» текст:
     Ее дневной лик воплощал Мать.  Прекрасную, но порочную, готовую одарить всевозможными благами, но взамен забирающую стократ больше.  Ее ночной лик был возлюбленной.  Желанной, но всегда неверной, меняющей свою любовь на смертные грехи.  Ее третий лик – Бездна, оголенная правда бытия, инцест духа.  Она покажет тебе зло таким, какое оно есть, но знание этого сожжет рассудок, она откроет таящийся в своих ложеснах великий хаос и, не отрываясь, выпьет душу до дна. . . 
     «Еще месяц назад я был уверен, что понимаю происходящее и все держу под контролем.  А теперь вокруг меня хаос и гибель… средневековые пляски смерти, только костлявая старуха почему-то явилась не с косой, а с милицейскими дубинками да слесарными молотками…» - не раздеваясь, Иван повалился на кровать, пытаясь задремать и хотя бы не на долго забыться от жизни, на глазах превращавшейся в кошмар.  Но вместо сна приходили горькие сожаления о тех, кого он мог спасти и не уберег…
     
     ***
     Его разбудили поцелуи и капающие на лицо слезы. 
     - Мама? Постой, как ты здесь оказалась?
     - Ванечка, ну что ты с собой делаешь?! - наконец сказала Елизавета Андреевна, не переставая плакать.  – Ты даже перестал закрывать дверь.  И где? В Заречинске! Разве ты не знаешь, что здесь даже за хорошую одежду могут убить!
     - Мама… как хорошо, что ты приехала! – в ответ улыбнулся Иван и совсем по-детски прижался щекой к ее груди.  – Ты больше на меня не сердишься? В прошлый раз я был таким дуралеем, нес всякий вздор.  Сейчас даже вспомнить стыдно…
     - Ванечка, а как же эта ужасная статья в газете? А потом еще это убийство… - Елизавета Андреевна наморщила лоб, вспоминая замысловатую фамилию главного редактора.  – Заваляева! Сейчас об этом весь город только и говорит.  По всем падежам нашу семью просклоняли. . . 
     - Я этой статьи не писал… и никого не убивал! Ты же сама об этом знаешь! – Иван посмотрел в глаза матери и понял, что она ему не верит. 
     - Конечно, Ванечка, знаю! – Елизавета Андреевна поспешила отвести взгляд и крепко сжала ладонь Ивана.  Ты должен помнить, что бы ни случилось на самом деле, я всегда буду верить каждому твоему слову! И если ты говоришь, что не убивал…
     - Мама… поверь, ты бы узнала обо всем первой… Я плохой сын, невнимательный и нечуткий, но я не подлец…– голос Ивана от отчаянья дрогнул, - скажи, неужели ты и в самом деле думаешь, что я мог все это сделать?
     Елизавета Андреевна поспешно расстегнула лежавшую на кровати сумочку и вытащила внушительных размеров сверток, аккуратно завернутый в газету. 
     - Ты принесла так много денег? – Иван укоризненно посмотрел на мать.  - Считаешь, что мне нужен адвокат?
     - Просто исчезни.  Отключи, а еще лучше, выброси сотовый и уезжай, куда хочешь.  Лишь бы тебя там не знали.  - Елизавета Андреевна вытерла слезы и поднялась с кровати.  - Разумеется, не навсегда.  На какое-то время.  Пока все не уляжется…
     - Мама…
     - Я больше не хочу ничего знать! Не хочу ничего слышать! – Елизавета Андреевна жестко оборвала сына.  – У тебя будет достаточно денег жить целый год, ни о чем не заботясь!
     Иван подошел к матери, захотел ее обнять, объяснить, что этого совсем не нужно делать.  Он не хочет быть беглецом, тем самым признав себя виновным в несовершенных преступлениях.  Но Елизавета Андреевна не захотела его слушать и, решительно оттолкнув от себя, добавила не терпящим возражения тоном:
     - Можешь путешествовать, развлекаться с девочками или просто снять квартиру, купить телевизор и целыми днями лежать на диване… Мне все равно, что ты станешь делать и как потратишь эти деньги… Только уезжай… И как можно быстрее!
     
     
     Глава 29.  Общественное мнение
     
     Утро выдалось скверным, с пронзительным ветром и мокрым снегом, отдающим тяжелым духом заводской гари.  В светлеющих октябрьских сумерках, отливающих желтым цветом неубранной палой листвы, люди торопливо шли на остановку, а дети, с трудом волоча набитые учебниками портфели и сумки, нехотя тянулись в школу. 
     Допивая чай, Храмов посмотрел в окно на этот поэтический ужас и процитировал Блока:
     В черных сучьях дерев обнаженных
     Желтый зимний закат за окном. 
     (К эшафоту на казнь осужденных
     Поведут на закате таком. )
     Странное дело, твой мир растрескался и разошелся по швам, готовый обрушиться в любую минуту, а жизнь идет своим обычным чередом, заставляя каждого выполнять заложенную от рождения незамысловатую программу, которую почему-то называют высокопарными словами «Судьба» и «Предназначение».  Вот он, повседневный кошмар маленького человека, незаметно проходящего из пункта «А» в пункт «Б».  От колыбели до переполненного и нарезанного мелкими ячейками городского кладбища. . . 
     Выйдя на улицу, Иван сразу же поднял воротник и запахнул куртку: «Может, мама действительно права? И мне стоит на все плюнуть и уехать долечивать свою пневмонию туда, где светло и тепло? Например, в Турцию, поближе к Варваре…»
     Самой горькой была весть именно о ней, его Вареньке.  Причин сомневаться в правдивости следователя у Ивана не было: как иначе объяснить ее звонок с телефона погибшей девушки, имевший только одну цель – подставить его под обвинение в убийстве.  Допустим, могли принудить.  Но как объяснить последовавшее за убийством ее срочное увольнение с работы, бахвальство перед торговками и внезапно наступившее молчание? Понятно, серьезные дяди посулили Вареньке золотые турецкие горы, подарили авиабилет, чтобы добраться до несказанного девичьего счастья.  Она, дурочка, и купилась, не понимая, что это билет лишь в одну сторону…
     Дежуривший в школьном коридоре физрук поспешил окликнуть Храмова и попросил пройти в кабинет директора, не заходя в раздевалку.  Подойдя в плотную, двусмысленно шепнул на ухо: «Сказали, одежду можно не снимать.  Значит, будь внимателен, чтобы тебя не обули…»
     Ивану была приятна эта странная забота, которую проявил к нему скупой на чувства учитель физкультуры.  «Хороший человек, неравнодушный… А мы даже толком поговорить не успели, так, перекинулись парой фраз», - подумал Иван с удовольствием пожимая протянутую крепкую руку. 
     Директором школы была неопределенного возраста математичка с убранными в «копешку» волосами и беспокойно бегающими глазами, под большими роговыми очками. 
     - Доброе утро, - поздоровался Храмов, заходя в директорский кабинет.  – Дежурный сказал, Вы хотели меня видеть. 
     - Да, да, проходите. 
     Согласно и почему-то испугано закивала директриса, отчего казалось, что ее глаза никак не могут увидеть Ивана в объеме, а рассматривают в разных измерениях по отдельности. 
     – Вы, Иван Никитич, работаете у нас недавно… И хотя мне еще не совсем понятны ваши педагогические методы, на первый поверхностный взгляд ваш стиль мне даже чем-то импонирует… - директриса нервно улыбнулась и сняла очки.  - Но вся эта ситуация, разговоры вокруг вас, в общем, поймите меня правильно…
     - Мне надо писать заявление? - прямо спросил Иван, искренне жалея запуганную и забитую жизнью женщину, которую и на должность посадили затем, чтобы разворовывать бюджетные деньги.  – Если вы не возражаете, то пусть будет «по собственному желанию». 
     - Вы не подумайте, что я принуждаю это сделать, - она, извиняясь, протянула лист бумаги.  - Просто так будет лучше.  И спокойнее для нас всех. 
     - Конечно, - кивнул Иван, аккуратно выводя строки заявления.  - Я вас прекрасно понимаю. 
     - Только не надо обижаться.