Еще устроить пообещали на полставки…
     - Вот и я о том же, - пересмешничал женский голос, - мы на подработку студентов не принимаем, разве что сироток!
     Раздосадованный глумливым приемом, Иван решительно сделал шаг вперед, но его тут же осадил ярко вспыхнувший свет направленной лампы. 
     - Я смотрю, ты юноша нетерпеливый! Хорошо.  Возможно, и сможешь найти здесь свою нишу.  Но если станешь двигаться в правильном направлении…
     Прикрывая пальцами глаза от режущего света, Иван разглядел в полукруглом окончании комнаты вальяжно полулежащую в кресле пышнотелую женщину, одетую в облегающее трикотажное платье, поверх которого поблескивали тяжелые бусы из необработанного горного хрусталя. 
     - Вообще-то я категорически против приема на работу по блату, - директор властно перехватила инициативу, не позволяя Ивану опомниться.  – По своему опыту знаю, что ничего хорошего из этого не выходит.  Но сироте, так и быть, сделаю исключение…
     Иван зло закусил губу, кляня на чем свет трехитрющего Тараканыча, научившегося в горкоме комсомола манипулировать людьми почище любого психолога. 
     - Хорошо, если вопросов ко мне больше нет…- вальяжно продолжила директриса, то можешь иди оформляться. 
     - У меня есть вопрос, и очень существенный, - Иван выдержал паузу и продолжил как можно официальнее.  – Я хочу знать ваше имя. 
     - Мое имя? – почему-то смутившись, переспросила директриса, но тут же нашлась и, наигранно возмущаясь, заметила.  – Разве в департаменте, направляя на работу в наш Центр, тебе не сказали имени директора? Ничего не скажешь, хорошие дела!
     Однако называть своего имени директриса так и не стала.  В образовавшемся после ее реплики смысловом провале Иван почувствовал завуалированную в психоцентре враждебность к чужакам и возведенное в правило хорошего тона агрессивное лицемерие. 
     Выйдя из кабинета директрисы, Храмов столкнулся с торопливо идущим по коридору врачом, небрежно вытирающим руки марлевым тампоном.  У выхода Иван подошел к вяжущей за столом пожилой вахтерше и уважительно кивнул вслед только что вышедшему из «Гекаты» врачу:
     - У вас даже собственные врачи имеются! Значит, вы еще и больных лечите?
     - Какое там, лечить, - вахтерша раздраженно буркнула в ответ и, не отрываясь от вязания, деловито заметила.  – Тут один чудик на сеансе, на релаксации, бритвой себе вены перерезал.  Чуть не насмерть.  Вот и пришлось скорую вызывать.  – Пенсионерка с презрением осмотрела Ивана, как бы оценивая, кто он такой, и придя к выводу, что пациент, весомо заметила.  - Наркоманам больше заняться нечем, только людей нервировать, да отвлекать от работы.  Кончайтесь себе дома или в подворотнях.  Нет же, сюда претесь, да здесь и норовите подрезаться! После мне вашу гепатитную кровь отмывать!. . 
     Не дослушав ее причитаний, Иван распахнул дверь и вышел из холодного, отдающего подвальным духом помещения в разукрашенный осенней листвой детсадовский палисадник. 
      «Богиня распутий и тайн Геката требовала от своих жрецов кровавых детских жертвоприношений.  Сегодня место древней дьяволицы по праву заняла современная российская школа, - Иван посмотрел на небо, которое уже затянули непроглядные дождевые тучи, с отвращением вспомнил обвешенную ритуальными масками немировскую школу и впервые подумал о Тараканыче с признательностью.  – Не правда ли, Петр Тарасович, неплохое начало для новой статьи?!»
     
     
     Глава 3.  Сторона изнаночная и лицевая
     
     Всю ночь шел проливной дождь.  Не по-сентябрьски затяжной, с тяжелыми ледяными каплями, которые никак не могли стать хлопьями снега.  Прорываясь сквозь тревожные сновидения, Иван слышал, как злобно хлещут по стеклу его упругие водяные пальцы, стараясь вдавить в комнату узкое окно просевшей сталинской двухэтажки.  Затем раскачать, опрокинуть дом и хлынуть в спящую ночную квартиру новым всемирным потопом…
     Под утро набравшаяся сил непогода стала ураганом, раздирающая предрассветные сумерки внезапными зигзагами молний.  Измученное небо вздрагивало и угрожающе ворчало: сначала глухо и утробно, как мучимая припадком кликуша, затем яростно и надрывно, словно взрывающейся паровой котел. 
     Иван нащупал будильник - без четверти пять.  Потянулся, не вылезая из постели: «Еще спать и спать!» Но блаженная дремота уже его оставила, заставляя ворочаться в ставшей неуютной скрипучей кровати.  Не поднимаясь вытянул руку, включил стоящую на табуретке настольную лампу и раскрыл любимый «Словарь Символов» на страничке, посвященной Гекате, именем которой почему-то был назван районный психологический центр. 
     «Богиня призраков и магии, проклятая Мать-бездна, повелевающая духами тьмы, персонифицирует демоническую сущность Луны и греховную сторону женского начала, ответственную за постигающее людей безумие или одержимость…»
     Иван приподнялся на локтях и, отрываясь от текста, с тоской посмотрел, как упрямые дождевые струи сбегают по подоконнику вниз, превращая пол в большую лужу.  Не найдя в себе силы встать и закидать подоконник тряпками, решил продолжить чтение, полагаясь на то, что дождь закончится сам собой, а вода куда-нибудь незаметно просочится или высохнет. 
     «Владычица перекрестков и распутий Геката присутствует при выборе человеком своего пути и сбивает с него непосвященных в ее таинства.  Считалась, что она присутствует при рождении каждого человека, и по своему усмотрению метит избранных знаками проклятия.  Оттого эту богиню следовало бы назвать «первой пионервожатой».  Еще Геката любит кровь и за нее готова раскрыть своим адептам магию преисподней, или, по словам современных психоаналитиков – постижение скрытых механизмов бессознательного…»
     Храмов уронил книгу на колени: «Разбираться в потемках чужой души, время от времени принося своих пациентов в жертву… Вот откуда берет начало современная психология! Не от старика Павлова с его экспериментальными собаками, а от тайных знаний демонессы Гекаты!» Пришедшая мысль показалась странной и даже притянутой «за уши», но чем больше Иван размышлял о мифологических образах в психоанализе Фрейда и Юнга, тем явственнее видел за ними тщательно замаскированную оккультную демонологию. 
     «Считается, что в процессе вызывания Гекаты из преисподней ее способны видеть только посвященные Жрицы и собаки, поэтому самыми сильными ведьмами являются менструирующие женщины, а излюбленной жертвой – щенки.  Собак Геката не жалует из-за их способности чувствовать скрытое присутствие богини и оповещать об этом людей.  Считалось, что если собаки ночью воют у старых дорог, значит по ним идет Геката в окружении своры красноглазых адских псов, демонов и неприкаянных душ». 
     За окном, сатанея, завыл ветер, молния ударила совсем близко, так, что на улице заскрежетал дорожный гравий, а комната Ивана неожиданно осветилась, словно от жгучей сварочной вспышки. 
     «Не нравится, что о тебе читаю? - рассмеялся Иван, обращаясь к трепещущим в окне стеклам.  - Или бесишься, что под видом служки в твой храм проник инквизитор-папарацци? Значит, и тебе придется потерпеть, сатанинская донна! Дождемся рассвета, и я обойду твою паству, проклинающая Мать!»
     
     ***
     Трехэтажная, из белого кирпича, школа № 18 располагалась в красивейшей местности, окрещенной известными дореволюционными судовладельцами Каменскими «Затоном».  На этой земле было все, чтобы называться «северным раем»: мягко обрамленная высокими холмами живописная речная заводь, берега, пробитые насквозь животворными родниками, разбросанные отступающим тысячелетия назад ледником валуны, на которых любило сгорать заходящее солнце. 
     За школой простирался светлый сосновый бор, который издавна называли «корабельным», а чуть поодаль, вытянувшись вдоль береговой линии, раскинулась бесконечная череда дачных домов и усадьб, возводимых для отдохновения богатой и знаменитой пермской публики чуть ли не с Отечественной войны 1812 года.  Районные хрущовки и брежневки остались по ту сторону автострады, перерезавшей Заречинск на две стороны: новую и старую. 
     К высокому и отреставрированному за долгие летние каникулы крыльцу Храмов подошел не без внутреннего трепета, вспоминая, как некогда встречала его советская и тогда еще гуманистическая школа «перестроечного времени»:
     В первый погожий сентябрьский денек,
     Робко входил я под школьные своды. 
     Первый учебник и первый урок –
     Так начинаются школьные годы…
     Словно в полудреме прошел сквозь тяжелые, облицованные крашеным железом двери, потом нескончаемо долго плелся по длинному коридору, где память причудливо распахивала обжигающие окна прошлого…
     Входя в кабинет завучей, Иван вновь испытал двойственные чувства: еще несколько лет тому назад он и сам был «подопытным школьным кроликом», а вот теперь входит в этот кабинет уже на правах экспериментатора. 
     - Доброе утро, - как можно серьезнее представился Иван неподвижно сидящим за столами тетям почему-то в одинаково серых драповых костюмах.  – Я новый социальный педагог районного психологического центра…
     - Расплодили вас, новых сотрудников… - угрюмо буркнула себе под нос «драповая тетя» в очках, проверяющая кипу разномастных тетрадей.  – Лучше бы прислали инспектора из детской комнаты милиции. 
     - Совершенно верно, Виктория Семеновна, - согласно кивнула сидящая за спиной «блеклая завуч».  - Чтобы в школах порядок стал, каждого десятого надо под стражу взять.  Чтобы свое место знали! – «Блеклая завуч» изобразила на тонюсеньких анемийных губах доброжелательную улыбку и поманила застывшего на пороге Ивана своим узловатым пальцем.  – Заходите молодой человек, коли уж пришли.  Куда же вас теперь изволите подевать?
     - Пускай в 9 «Д» идет, - не отрываясь от тетрадей, авторитетно заметила «очковая завуч».  – Там Ворошнин вчера прямо во время урока в окно выпрыгнул.  Представляете, со второго этажа, и ничегошеньки ему не сделалось!
     - Распоясались, - не сговариваясь, подтвердили завучи хором.  - Совсем страх потеряли! Вот раньше олухов розгами пороли, а наше время сажали по тюрьмам. 
     - Тогда я, пожалуй, пойду? – пожал плечами Иван.  – Побеседую с вашими трудными.  Мне как раз список с фамилиями передали. 
     - Да уж, пожалуйста, пойдите! Вы уже нас и так довольно отвлекли! – с раздражением заметила Виктория Семеновна и недвусмысленно указала взглядом на дверь.  – Всего хорошего, МОЛОДОЙ человек!
     Ничего себе перегибы на местах! Иван почему-то подумал, что сейчас чем дальше ты отдаляешься от центра, тем плотнее над тобой сгущается бесправие и какая-то обреченная злоба, заставляющая людей убивать друг друга за понюх табака.  «Что ж, - вспоминая главного редактора усмехнулся Иван, - если перефразировать поэта, то чем непрогляднее тьма действительности, тем ярче вспыхнут звезды моей заказной статьи!»
     
     ***
     Кабинет социального педагога был обыкновенной кладовкой под лестницей, напоминающей глухую конуру сиротки Гарри Поттера: поклеенный обоями куб с уныло свисавшей в центре лампочкой над ДСПэшным столом, три старые табуретки и надвигающиеся отовсюду стены без окон. 
     «Один в один камера для допроса, только вот вместо голых стен обои в дурацкий розовенький цветочек», - Иван посмотрел на стоящие напротив пустые табуретки и представил на них пугливо зажимавшихся штрафников.