- Как с этим жить и не свихнуться…
     - Очень просто, - понимающе кивнул Заваляев, - не верь в то, что пишешь.  Даже если видел это собственными глазами.  Прими мир как виртуальную реальность.  Ты же не бьешься в истерике, когда перед твоими глазами на экране кому-нибудь выпускают кишки? Заметь, дети в компьютерных играх это делают с удовольствием собственноручно, затем целуют на сон грядущий маму и папу, а утром встают и идут в школу получать свои законные пятерки.  Жизнь и смерть - доступная для каждого олуха игра, чаще – фарс.  Правда, позволяющий делать деньги.  Больше нет ни ужаса, ни кошмара.  Апокалипсический огонь святых отцов и иже с ним «мировые пожары» Блока выродились в разноцветные хлопки китайских фейерверков и виртуальные радости DVD.  Так уж получилось, Ванюша! Выходит, что не только мы, на грешной земле, но и на небе кто-то по-крупному облажался.  А ты как юродивый краевед заладил: «Пермские боги! Ноосфера! Уральский космический код!»
     Храмов растерянно сунул развязанную папку в потертую джинсовую сумку, да промахнулся, и на пол посыпались ксерокопии старых фотографий, вырезки из газет, еще не упорядоченные, наспех записанные обрывистые мысли на клочках бумаги.  Видя, как медленно кружатся и падают на грязный линолеум его бесценные бумаги, как причудливо тасуются лица мучеников и их палачей, Иван побледнел, словно увидел в этом некое зловещее предупреждение, а может, и знамение того, чему надлежит вскоре случиться. 
     - Вот и хорошо, что все рассыпалось к чертовой матери! - Почему-то радостно воскликнул Заваляев.  - Собери весь этот бумажный нафталин, да и выброси в урну, а еще лучше - сожги, сразу почувствуешь, как полегчает!
     - Да, да, - теперь уже во дворах жгут листья, - в ответ на замечание растерянно пробормотал Иван.  - Отчего-то у нас всегда в сентябре листья жгут.  Вы не знаете, почему?
     - А тебе не все ли равно? – пожал плечами главный редактор.  – Я, между прочим, тебе очень даже приличную тему нашел.  Мне помнится, ты в Заречном районе живешь?
     - В Заречном, - безразлично подтвердил Иван. 
     - Вот и ладушки! - Довольно оскалился Тараканыч и выплеснул в пластмассовую крышку остатки кофе.  - Будет тебе славное журналистское расследование по месту жительства.  Да не простое, а командировочка на два месяца с сохранением оклада! Получится материал, известность и деньги гарантирую.  - Заваляев с отвращением сглотнул остывший кофе и негромко добавил, - Если, конечно, живым да в здравом уме с задания вернешься…
     
     
     Глава 2.  В час Гекаты
     
     Отчего раннее сентябрьское утро встречает щемящей грустью, как улыбка больного ребенка? Не оттого ли, что с каждым новым учебным годом в человеке умирает его детство?
     Иван брел по пустынной камской набережной и, загребая ногами пестрые и еще не пожухлые опавшие листья, с удовольствием смотрел на то, как солнечные блики то играют на водной ряби, то истаивают в тяжелых водах угрюмой реки. 
     Навстречу ему, по набережной неслась стайка младшеклашек: две девочки с яркими бантами и трое мальчиков, почему-то с цветастыми повязками на рукавах.  Дети шли, крепко держа друг друга за руки и, задирая головы вверх, читали в слух стихотворение.  Поравнявшись со школьниками, Иван расслышал:
     Куклы - странные притворы:
     Любят людям подражать. 
     Все события, разговоры
     Любят куклы повторять…
     «На дворе второе сентября, а уже стихи учить задали! - улыбнулся Иван, вспоминая себя восторженным второклассником.  - Счастливые! Мир для них так же прост и понятен, как книга для внеклассного чтения.  А какая-нибудь Марья Ивановна наверняка знает правильные ответы на любые вопросы!»
     Дети свернули с набережной и скрылись за строящейся на берегу элитной многоэтажкой с еще не возведенными стенами, но уже с высоченным забором, хищно ощерившимся густой паутиной колючей проволоки.  Концлагерное «украшение» отрезвило, заставляя Ивана размышлять о странном задании Тараканыча: устроиться социальным педагогом в районный психологический центр для того, чтобы проникнуть в подростковую преступную среду.  И уже изнутри написать репортаж о детской наркомании и проституции, о молодежных бандах и тихом бытовом насилии. 
     - Ты только представь, это же информационный Клондайк! - Храмов ухмыльнулся, вспоминая, как, рассуждая о подростковом криминале, Заваляев блаженно закатывал глаза.  - Наш УВДэшный руководитель никак в толк не возьмет, почему в Перми самая высокая преступность, так сказать, на душу населения в России.  Ведь нету у нас ни скинхедов, ни спортивных фанатов, ни обдолбанных наркотой рокеров.  Одни словом, причин нету, а покойников навалом!
     Иван никак не мог отделаться от воспоминания вчерашнего тягостного разговора с главным редактором.  От кабинета, узкого и темного, как штрафной изолятор, от развязанного Тараканыча, напоминавшего коррумпированного киношного следователя.  Иван никак не мог объяснить себе, для чего пошел работать в желтую газету и почему все-таки согласился взяться за это грязное расследование, а не послал Заваляева к чертям.  Почему даже не попытался предложить другой редакции свое исследование об великом князе Михаиле Романове и его убийцах.  Память о пережитом в Немирове его не отпускала, и «заклинатель дождя» все еще жил в сердце, требуя разобраться в истинных причинах всего происходящего вокруг.  И надежда узнать, почему так внезапно умер его отец, заставляла Ивана с интересом блуждать и разбираться в лабиринтах человеческого зла. 
     - Любому знатоку современной преступности интересна Пермь, - Храмову вновь вспомнился толстопузый редактор, многозначительно пускающий кольца табачного дыма.  - Никто, ну никто пока не дал ответ, почему у нас эпидемия преступности.  Не шовинистическая, не замешанная на социальной неприязни, а самая что ни на есть в чистом виде бытовуха.  К примеру, сел брат выпивать с братом, потом взял, да ни с того ни с сего и зарезал его кухонным ножом.  Ни мотива, ни корысти нет, а вот труп - налицо! Что, Ванечка, раскроем глаза прогрессивной общественности? Разнюхаем, да и рванем на всю Рассеюшку правду-матку?
     Собираясь покинуть набережную, Иван еще раз посмотрел на изменчивые тяжелые воды.  Солнце уже скрылось в набегающих хмурых осенних тучах, и на реке больше не было ни искрящихся солнечных дорожек, ни манящих вдаль призрачных островков света.  Почерневшая к дождю река глухо ворчала, нехотя намазывая вязкие волны на прибрежный гравий. 
     «Все течет… - Храмов с грустью улыбнулся, вспоминая изречение отца диалектики.  - А вот Пермь увязла в болотистых берегах, в жидкой глинистой земле, а облака дыма с химических заводов навеки застряли над Уральскими горами.  Здесь почти не бывает солнца.  Может оттого и не кипит, а бродит в людях кровь, как брага в алюминиевых флягах…»
     
     ***
     Районный Центр психологической помощи детям и подросткам с именем странноватой богини подземного мрака Гекаты располагался на перекрестке улиц Заречная и Павлика Морозова, в типовом здании бывшего детского сада, построенном еще в начале 60-х годов.  Наверно поэтому здесь все еще сохранялось очарование надвигающейся коммунистической эры: деревья в палисаднике, высаженные словом «МИР», цветочные клумбы, разбитые в виде пятиконечных звезд.  И разбросанные по периметру гипсовые скульптуры карапузов, орудующих гаечными ключами над уже искореженным вандалами остовами космических спутников и ракет.  Ивану вспомнился его покойный учитель Снегов, и он почему-то с грустью представил, как проходила жизнь в такой вот гипсово-бетонной «оттепели» или, как ее назвали позднее, «кукурузной эйфории». 
     Счастливое время для всех: на улицах – довольные новоселы, на экранах - улыбающийся Гагарин, напуганная Хрущевым милиция к гражданам обращается исключительно на «Вы».  Иван подумал, что во время всеобщей социальной экзальтации особенно страшно терять право на счастье, как это случилось со Снеговым.  За что ему выпали лживые наветы, товарищеский суд, самоубийство любимой и пожизненная ссылка в могильный Немиров? Превратности судьбы или чей-то расчетливый злой умысел?. . 
     Возле ворот, небрежно сваренных из толстых металлических прутьев, Храмов столкнулся с насупившимся подростком, одетым в слегка порванную красную олимпийку, на которой красовались гордые буквы СССР. 
     - Прости, вот засмотрелся на скульптуры, - дружелюбно улыбнулся мальчику Храмов, и, уступая ему дорогу, сделал шаг в сторону.  - Давай, я за тобой!
     - Не надо за мной… - раздраженно кивнул подросток и, приволакивая ногу, спешно прошел ворота. 
     Внутри психологический центр представлял довольно жалкое зрелище: обшарпанный, скрипучий пол, растрескавшийся в черную паутинку потолок, облупившиеся стены, завешенные агитационными плакатами по предохранению от нежелательной беременности и СПИДа.  И странные, совершенно не подходящие к месту, развешенные цветные листки, с напечатанными на принтере призывами, вроде: «Бери от жизни все!».  Рассматривая изображенный в гробе труп, который сопровождало бравурное «Живи здесь и сейчас!», Иван снова пожалел, что у него нет с собой фотоаппарата. 
     Подойдя к директорской двери, Иван глубоко вздохнул и без стука вошел в кабинет.  Раздался мелодичный перезвон развешанных железных пластин, затем в нос ударил легкий чад дымящихся китайских ароматических палочек, а приглушенный свет заставил продвигаться почти на ощупь. 
     - Здравствуйте, - негромко кивнул Иван в сумрак, в котором начинали вырисовываться хаотично разбросанные пупырчатые фэн-шуйные жабы возле мерно журчащего бамбукового электрофонтанчика.  – Я к вам по направлению из департамента образования…
     - Сирота что ли? – из темного угла раздался маслянистый, мяукающий голос. 
     - Почему сирота? – удивленно спросил Иван, силясь разглядеть расплывавшуюся фигуру.  – Я студент с кафедры социальной педагогики.  Прибыл к вам проходить практику.