- Да что с тобой, рехнулся что ли?! - выпучила глаза кухарка. 
     Юноша ее уже не слышал, он выскочил на палубу. 
     - Ну и придурок, - расхохоталась кухарка.  Волосатая рука боцмана поползла ей под юбку. 
     - Дверь, дверь на щеколду закрой, - укладывая на кушетку свои жирные телеса, томно прошептала женщина. 
     Тем временем юноша бегал по палубе и нервно вдыхал в себя воздух.  Он чуть не вскрикнул, столкнувшись с вышедшим из своей каюты подышать свежим воздухом доктором. 
     - Что с вами стряслось? - осведомился доктор. 
     - Вы чувствуете этот сладковатый аромат?
     Доктор втянул в себя воздух. 
     - Да, кажется, пахнет какими-то духами и довольно сильно. 
     - Это ее, ее аромат, принцессы, - юноша схватил доктора за руку.  - Я его помню, его ни с чем невозможно спутать.  Это они, демоны Лофофоры, хотят задушить меня.  Но я ничего, ничего не сделал против их воли.  Клянусь, у меня не было и нет никакой женщины!
     Резкий сладковатый аромат тем временем сгустился до такой степени, что стало трудно дышать. 
     
     - Интересно, - задумчиво сказал врач, - только ли мы чувствуем его? Он напоминает мне запах чуть-чуть разложившегося трупа. 
     - Господи, помилуй меня, - воскликнул юноша.  - Это и есть первое знамение демонов!
     Доктор подхватил теряющего сознание молодого человека и отнес его в свою каюту, затем достал шприц и сделал ему внутримышечную инъекцию. 
     - Это не поможет, - прошептал юноша. 
     - Нет, поможет, - спокойно отозвался врач.  - Вы должны хорошо выспаться, я ввел вам солидную дозу снотворного. 
     Когда юноша пробудился от тяжелого сна, он был весь в липком поту.  Окинув каюту мутным блуждающим взглядом, он тихо позвал доктора. 
     Повернувшись к юноше, тот развел руками:
     - Молодой человек, что с вами? Вы весь дрожите! Вам снились кошмары?
     - Да, мне снилось что-то жуткое.  Из всего сна я помню только один яркий отрывок.  Мне снилось, как будто я находился на камбузе у кухарки.  Она резала длинным острым ножом красное сырое мясо.  Руки у нее были в клейкой крови.  И вот она приближается ко мне и говорит: "Если ты меня не поцелуешь, мой мальчик (из ее рта парило зловоние), то тебе придется проглотить вот это сырое мясо".  Я хочу оттолкнуть ее руками, но с ужасом замечаю, что они у меня связаны, и я, задыхаясь, начинаю глотать огромные куски сырого мяса, которые она силой впихивает мне в рот.  Я пытаюсь кричать, но мясо застревает у меня в горле, и я слышу только свой собственный хрип.  Потом я вдруг осознаю, что мои ноги свободны, и из последних сил ударяю кухарку ногой в живот.  Она падает на горящую плиту, и огромный котел с бурлящим варевом опрокидывается на нее.  От ее дикого крика я просыпаюсь. 
     - Знаете что, мой друг, - мягко сказал врач, - у вас нервы совсем на пределе.  Скоро мы будем в Волгограде, и я бы очень хотел, чтобы вы подлечились там в клинике, а заодно отвыкли от алкоголя, а главное, - от морфина. 
     - Скажите, доктор, - обиженно отозвался юноша, - вы и впрямь считаете меня душевнобольным? Но вы ведь и сами не можете отрицать, что чувствовали тот таинственный запах; более того, я уверен, что его чувствовали все пассажиры "Прозерпины". 
     Чтобы скрыть свое смущение, доктор отвернулся.  Действительно, мистический запах несколько часов витал над лайнером.  Врач скрыл тот факт, что одной даме сделалось до того дурно, что он долго приводил ее в чувство. 
     
     * * *
     
     В десять двадцать утра судно остановилось в волгоградском порту.  Большая часть пассажиров до вечернего отплытия покинула теплоход.  На небе сгущались тучи.  Какая-то тяжелая давящая сила нависла над судном.  Оно тем временем спокойно покачивалось на волнах. 
     В шесть часов вечера все пассажиры были в своих каютах; по судовому радио объявили, что корабль продолжает свой рейс: "Отдыхайте, дамы и господа!"
     Наступила ночь.  И вот в каюту юноши, постучавшись, вплыла кухарка.  В руке она держала бутылку водки. 
     - Грустишь, поэт! Что-то ты давно не заходил ко мне на камбуз.  Вот я и решила порадовать тебя волгоградской водочкой.  Знаешь, - сказала она, разливая по стаканам спиртное, - с нашим боцманом творится что-то неладное, - она выпила и утерлась рукой.  - Представляешь, - продолжала она, понизив голос, - приваливает он сегодня ко мне: глаза навыкате, весь в щетине, и руки ходуном ходят.  "Дай, - говорит, - опохмелиться, а не то я от страха с ума сойду. " Я ему налила, конечно.  Так вот, боцман мне и рассказывает: "Решил я, понимаешь, побриться на сон грядущий.  Встал перед зеркалом в своей каюте, намылил харю и только бритву к лицу подношу, как вдруг из зеркала - две желтые руки.  Одна впилась мне в глотку, а другая уже направляет к горлу мою руку, в которой бритва.  Ну, я, конечно, заорал.  Руки-то как испарились, а я со всего маха по зеркалу кулаком.  Оно, понятно, вдребезги". 
     - Кстати, его долго расспрашивал твой дружок врач, потом отвел меня в сторону и говорит мне на ухо: за ним, мол, глаз да глаз нужен.  Вполне вероятно, что у нашего боцмана все признаки белой горячки, что пока, мол, его срочно в изолятор поместить нужно.  Есть у нас такой.  Вот такие наши дела.  А ты чего не пьешь? Пей, я сейчас еще принесу. 
     Через час кухарка и юноша были в стельку.  Женщина грузно покачивалась на табурете из стороны в сторону и плакала.  Плач ее напоминал вой волчицы.  Юноша обалдевшими глазами смотрел в иллюминатор.  Над Волгой повисла громадная кровавая луна.