Он откашлялся, но тут что-то розовое, сочащееся кровью, полезло у него изо рта.  Он уже не мог кричать, а только елозил ногами и руками по земле, выдирая целые куски дерна, и изрыгал наружу самого себя.  Благочестивого капеллана выворачивало наизнанку. 
      Крестьяне с воплями разбегались, бросая топоры и вилы, топча друг друга - подальше, подальше от кошмара, который корчился рядом на мокрой траве.  Солдаты успевшие насмотреться на пытки и трупы, не двинулись с места. 
      Это был долгий и мучительный процесс, но священник умер, только лишь когда все его заросшие белесым жиром внутренности оказались снаружи.  Перед смертью ему даже удалось понять, что ждет его с той стороны.  Преисподняя оказалась проста - черная сырая яма, в которой его дожидались так любимые им девочки - все до одной.  С ленточками, грязными коленками и очень острыми зубами. . . 
      Когда агония прекратилась, Проклятый перевел взгляд с той кучи потрохов, в которую превратился капеллан, на застывших в стороне солдат. 
      - Что стоите?! - рявкнул он.  - А ну прочь отсюда!
      Солдаты пришпорили лошадей и поскакали прочь - одни перепуганные животные верхом на других.  Проклятый хотел было сжечь их, но в последний момент почему-то передумал.  Когда всадники скрылись за поворотом, он повернулся и зашагал ногами барона к полю, туда, где сгибалась опустевшая виселица.  По дороге ему вдруг захотелось пообщаться со своим пленником, и он заглянул вглубь сознания, на самом дне которого бесновался барон. 
      - Ну как тебе представление? - весело спросил Проклятый. 
      - Я тебя ненавижу! - ответил барон с яростью.  - Будь ты проклят!
      Проклятый пожал плечами и рассмеялся.  Больше они не говорили. 
      Петля на виселице была растянута стариком, чтобы вытащить сына.  Веревка высохла, задубела, и узел теперь вряд ли затянулся бы сам по себе.  Так что Проклятому пришлось снова немного подправить положение вещей. 
      Совсем скоро благородный барон вновь стал хозяином своего тела, своих рук, ног и дорогого кожаного доспеха.  Но не надолго. 
      Глядя, как он хрипит и корчится в петле, Проклятый вспомнил Гарри Мышелова.  До чего люди похожи друг на друга, до чего отчаянно цепляются за жизнь, даже если сами понимают, что она бессмысленна и вредна. 
      Барон наконец затих.  Вскоре прилетят вороны, и к вечеру от выразительного лица этого статного красавца уже ничего не останется.  Зря берег, выходит. . . 
      Проклятый пошел прочь, прихрамывая на левую ногу.  Ему показалось, покойник что-то пробормотал вслед, но из-за шелеста своих шагов он ничего не услышал, а оборачиваться не стал.  Никогда не обращайте внимания на то, что говорят вам мертвецы на прощанье - лучше этого не знать.  Полуденное солнце оказалось неожиданно теплым, и идти под ним было приятно.  Ветер ласково шептал что-то пожухлой траве, вдали нежился в последних теплых лучах обнаженный и опустевший лес. 
      Проклятый вдруг подумал, что вечность - не такая уж и заманчивая вещь.  Ничего особенного в ней нет.  Так, всего лишь бесконечность, ни верха, ни низа, ни входа, ни выхода. . .  как ценить то, что никогда не закончится?
      Он принялся насвистывать песенку, слов которой не знал - и ему вдруг представился горячий юг, синяя душная ночь, наполненная бесчисленными звездами и острыми башенками минаретов.  Лилась простая, густая и сладкая как мед, мелодия, и сквозь дым кальяна можно было рассмотреть танцующих красавиц. . . .