Дезориентированный, он пытался отыскать взглядом тропу, но сквозь туман деревья, окружавшие поляну, представали глухой стеной.  Его охватило отчаянье.  Словно мечущийся в клетке зверь, Генри бежал из стороны в сторону, в надежде увидеть просвет, но видел лишь деревья, показавшиеся ему безучастной толпой зевак.  Тем временем вибрация перерастала в звук.  Сознание Генри до последнего отказывалось принимать то, что этот звук отдалённо напоминал рёв, причём исходил он явно из-под земли. 
     
     По оледеневшим щекам Генри потекли слёзы, не в силах терпеть этот отравленный гневом рёв, он со всех сил сдавил уши ладонями, но едва ли это помогло – звук пробирал до костей, отзывался вибрацией в полостях грудной клетки, и безжалостно продолжал впиваться точно иглами прямиком в мозг, минуя барабанные перепонки. 
     
     Вдруг Генри на глаза попался очищенный им камень с завитком руны, на долю секунды, и ему этого хватило, он восстановил в памяти путь, по которому прошёл к нему, и бросился в том направлении.  Подошвы ботинок скользили на мхе, налитые свинцом ноги едва слушались и будто бы вязли, он чуть не повалился на землю, в голове всплыл образ Ребекки, когда на видеозаписи что-то незримое схватило её за ноги и протащило назад, от ужаса у Генри поплыло перед глазами. 
     
     Генри показалось, что ему ни за что не выбраться с поляны, ему не позволят, он представил, как припадёт к земле и сознание поглотит безумие, и чем быстрее это произойдёт, тем лучше.  Более он не смел повернуться в сторону каменного круга, внутри него краем глаза он улавливал какое-то движение.  Вернее, чувствовал чьё-то присутствие. 
     
     Поначалу он не поверил, что отыскал тропу.  Генри бежал изо всех сил, лицо до крови царапали острые ветки, мелькавшие перед глазами, точно нескончаемая стая летучих мышей, но Генри этого и не замечал.  Лёгкие пылали, он спотыкался о кочки и несколько раз падал. 
     
     Генри не знал, что откажет первым – сердце или сила воли, но леденящий кровь рёв, раздававшийся позади, заставлял бежать. 
     
     
     
     Эпилог
     
     Возвращение Генри во всех смыслах можно было назвать триумфальным.  Увесистый том потеснил мэтров жанра мистики в списке бестселлеров.  Критики, расхваливая книгу, писали, что перерыв в карьере пошёл лишь на пользу писательским талантам Генри Нордса, однозначно вышедшего на новый уровень мастерства.  Чего уж говорить – одна очень известная кинокомпания выкупила права на экранизацию мини-сериала.  Его приглашали на телевиденье, где он удачно демонстрировал весь свой шарм и остроумие, разве что режиссёрам время от времени приходилось переключать камеры на ведущих, когда Генри застывал, уставившись невидящим взглядом в одну точку. 
     
     Самого же Генри успех книги, как и сам факт её существования забавлял, но лишь в изощрённом понимании данного слова; Однажды, стоя перед книжным магазином, в чьих стеклянных дверях просматривался яркий коридор, заполненный толпой фанатов пришедших на презентацию его новой книги, Генри вдруг подумал, что выход его последней книги можно сравнить с тем, как если бы для приготовления запечённого в фольге картофеля свихнувшаяся домохозяйка подожгла бы собственный дом.  Он смеялся до слёз, пока кто-то не открыл дверь книжного магазина и настороженно пригласил внутрь. 
     
     После того, как Генри побывал на поляне, он не возвращался в университет и с головой ушёл в работу, что явилось отдушиной (второй, помимо затяжных запоев), хоть как-то помогавшей прийти в себя после чудовищного потрясения; да и повесть следовало дополнить рассказами.  Увы, Генри так и не пригласил на свидание бывшую коллегу Шерил Уоттс.  Всякий раз, вспоминая её, сердце начинало саднить.  Генри прекрасно сознавал, что остро нуждается в поддержке, но в то же время боялся, что отныне и до самого последнего вздоха он несёт в себе отпечаток тех событий, и этот отпечаток может навредить не только ему. 
     
     Сколько бы Генри не пытался себя убедить в том, что пережитое в лесу, было ничем иным, как плодом разыгравшегося воображения, подхлёстнутого переживаниями, связанными с постоянными мыслями о жестоком убийстве Робертом Ллойдом своих жены и сына, а также изматывающей и напряжённой дорогой в лесу, – из зеркала на него продолжал взирать поседевший за сутки мужчина. 
     
     Седым волосам сопутствовал и ряд изменений в поведении, но заметить их было попросту некому, ведь если раньше немногочисленные друзья и коллеги по университету и воспринимали Генри как необщительного человека, но всё же достаточно обаятельного, чтобы приглашать на вечеринки и дни рождения, на которые он приходил, то теперь Генри был удостоен звания эксцентричного затворника. 
     
     Но Генри и не задумывался о мнении окружающих.  Совсем недавно его отчасти и интересовал собственный имидж, теперь же его заботили несколько иные вещи.  Например, чтобы ночью во всех комнатах его квартиры горел свет, а на прикроватной тумбе стояла бутылка джина.  Каждый раз, просыпаясь от кошмара в мокрой от пота постели и с бешенным сердцебиением, Генри усаживается у изголовья и делает два-три больших глотка джина, обжигавших нутро, а через несколько минут ещё пару.  В одном и том же преследующем сне ему так и не удаётся найти выход с поляны, деревья оживали и их ветви переплетались между собой, а позади из нечеловеческого рёва он слышал своё имя.  В предрассветные часы, когда заснуть вновь не удавалось, Генри поддавался грёзам, представляя, что он так и не ответил на приглашение Пола. 
     
     Папку с дневником Ребекки Ллойд Генри выслал по почте в лечебницу Святой Агаты на имя Пола Лоуренса.  Сам Пол какое-то время пытался созвониться с Генри, но вскоре, так и ни разу не получив ответа, перестал предпринимать попытки.  Нераспечатанное письмо от Пола он мигом перенаправил в мусорное ведро. 
     
     В своих умозаключениях Генри пришёл к тому, что существо, каким-то образом убившее близких Ребекки, привязано к каменному кругу на поляне.  Ребекке в тот роковой день удалось спастись, а родственники, определившие её в лечебницу, тем самым спрятали её, сами того не подозревая. 
     
     Искалеченная жизнь Ребекки текла своим чередом: перманентная сонливость из-за приёма препаратов, групповые терапии в окружении психов, прогулки во внутреннем дворе, просмотр телевизора в общем зале под крики и истерики.  Но всё могло быть куда хуже – Ребекка могла рассказать кому-то, что случилось на самом деле.  Генри восхищался тем, что ей хватило ума держать язык за зубами. 
     
     Её рутина тянулась, покуда из летнего дома покойной семьи, спустя два года выставленного на продажу, в лечебницу не доставили её личные вещи.  В том числе и дневник.  Генри полагал, что именно благодаря дневнику существо и нашло путь к Ребекке, заполучить которую по какой-либо причине не смогло сразу.  Бежать было некуда, стены лечебницы возводились, чтобы удерживать пациентов внутри. 
     
     
     
     После выхода книги прошёл год.  Год по-настоящему продуктивный для карьеры Генри. 
     
     Он ехал в метро на встречу со своим агентом, дабы обсудить условия издания следующего тома.  Вторник, часы показывали 12:23, в вагоне помимо Генри находилось пять-семь пассажиров.  Он сидел, убаюкиваемый гулом метро и тёплым сквозняком, ласкавшем лицо.  В центр он предпочитал добираться исключительно на общественном транспорте; да и машины у него теперь не было – свой «вольво» Генри разбил в «тот самый день» – выезжая на шоссе, не справился с управлением и врезался в отбойник.  По счастливой случайности он миновал грузовик, который точно бы сравнял с землёй его машину вместе с ним.  Сила столкновения была небольшой, но износившемуся двигателю хватило и этого, ремонтировать столь старый автомобиль не имело смысла.  Учитывая пережитое в тот день, утрата машины волновала Генри меньше всего. 
     
     Двери вагона открылись, никто не зашёл и не вышел.  Голос из динамиков оповестил об отбытии, и поезд устремился дальше, занырнув в темноту.  Генри оставалось проехать две станции, после чего его ждали обходительные уговоры агента принять условия издательства, отвергать которые он и не собирался, лишь подкорректировать сроки, в которые Генри Нордс обязался выдать очередной бестселлер. 
     
     Внезапно воздух стал холоднее, он почти что обжигал лицо.  Дремота тут же улетучилась, сердце ускорило темп.  Генри оглянулся по сторонам: в вагоне царило спокойствие, явно никто другой не замечал резкого понижения температуры, немногие пассажиры – поголовно с наушниками в ушах, – были поглощены происходящем в их телефонах и планшетах. 
     
     Генри устремил взгляд на электронное табло, схематично отображавшее оставшийся путь до следующей станции.  Он решил выйти уже на ближайшей остановке и добраться до ресторана на такси, лишь бы поскорее вырваться на поверхность.  Двумя руками Генри с силой сжал ручку сумки, лежавшей на коленях, та отозвалась потрескиванием кожи, его костяшки побелели, он придвинулся ближе к выходу, чтобы сразу вскочить, как поезд остановится.  Генри пытался унять панику, делал глубокий вдох, затем выдох, но он чувствовал, как лоб покрывается испариной. 
     
     А затем замигал свет.  Генри перестал дышать, он впился пальцами в обивку своего сидения, сумка соскользнула с колен и упала в проходе.  В мерцающем свете белых ламп он наблюдал, как напротив на панели вагона сами по себе рваными дугами образуются друг под другом три царапины.  Генри замер, казалось, даже сердце перестало биться, его губы расползлись в оскале, обнажившем ряд плотно сжатых зубов, внезапно он так ослаб, что не смог закричать, крик потонул где-то внутри. .