– Вновь подчёркивание: – Откуда за нашим домом в лесу тропинка???
     
     Когда впереди показалась поляна, я спряталась за деревом.  Он вышел на поляну.  Там были большие круглые камни, зелёные из-за мха.  Мне даже показалось, что на камнях что-то нарисовано, будто руны, но я находилась далеко, а подойти ближе просто бы не смогла, меня трясло.  Билли подходил к каждому камню и касался его, а затем сел посреди них на хвойные иголки спиной ко мне. 
     
     Я что-то услышала, какой-то жуткий звук прямо из земли.  Мне стало так страшно, что я попятилась и упала.  Я думала он меня заметит. 
     
     Я бежала до дома, что было сил.  Родителям ничего не сказала, потому что они услышали бы только одно – я оставила Билли одного в лесу.  Буду ждать, когда он придёт, а после я начну крушить весь дом, пока они не согласятся уехать». 
     
     
     
     Генри перевернул страницу, и там ждал пустой лист.  Он быстро пролистал страницы, убедившись, что записей там нет. 
     
     Он потёр седеющую щетину, выудил полицейский отчёт и посмотрел на дату – 8 июля, – составлен спустя день с последней записи в дневнике Ребекки Ллойд. 
     
     
     
     III
     
     Генри выпал из реальности, как это бывало всякий раз, когда он брался за написание рассказа. 
     
     В университете на своих занятиях он нагружал студентов чтением глав учебников, чего никогда себе не позволял, а сам в тишине аудитории набрасывал в блокнот под недоумевающие взгляды будущих Хемингуэйев отдельные кусочки, непрестанно всплывавшие в напряжённом сознании. 
     
     Возвращаясь в свою квартиру, он устремлялся прямиком в кабинет с большим деревянным столом перед окном с неизменно закрытыми жалюзи, и принимался переносить черновики в ноутбук.  Генри не отвечал на телефонные звонки, он бы выключил телефон вовсе, но из университета могли позвонить по какому-либо вопросу. 
     
     Генри вновь писал, и писал с такой лёгкостью, которой не испытывал и в лучшие дни его истиной карьеры.  Опьянённый эйфорией, Генри снова пренебрегал сном, приёмами пищи и выходами на свежий воздух, о чём его первая жена считала своим долгом напоминать без умолку, отвлекая от работы; впервые за многие годы он вспоминал её с улыбкой на лице, что в обычном состоянии отнёс бы к тревожному симптому. 
     
     Но его не покидала мысль, что он обязан посетить летний дом семьи Ллойдов.  А главное, ту полянку посреди леса, с круглыми камнями.  Ребекка лишь вскользь описала её.  Несомненно, этого бы хватило, он без труда обличил бы вырисовывающийся образ поляны в красочные слова.  Но простое любопытство (чего именно Ребекка могла испугаться?) не давало ему покоя.  Скорей всего, Ребекка видела, в каком состоянии пребывал отец, и все связанные с этим страхи она переносила во вне; сначала на своего младшего брата Билли, а затем и на внешнюю среду, то есть лес. 
     
     Имея самую настоящую кладезь информации в предоставленной Полом папке, Генри не составило труда отыскать расположение дома.  Он обрадовался, узнав, что до него всего полдня на машине.  Порывшись в интернете и сделав несколько звонков, он вышел на риэлтерское агентство, ведающим продажей дома Ллойдов, и вновь удача благоволила ему – он всё ещё пустовал. 
     
     
     
     В пятницу у Генри был самый свободный рабочий день.  Он провёл положенные первые две пары, запер аудиторию, с плащом, перекинутым через руку он спустился в столовую и сложил в портфель три сэндвича с курицей, после чего подошёл к кофейнику и принялся наполнять термос, прихваченный утром из дома. 
     
     – Никак собрался в поход? – раздался голос Шерил Уоттс. 
     
     Одета в розовый в клетку сарафан, белокурые волосы собраны сзади в хвостик, её овальные очки отражали солнечные лучи, залившие огромную столовую мягким осенним светом.  Шерил слегка за сорок, хороша собой, и уже как три года являлась вдовой.  Она вела философию и социологию на одном этаже с Генри.  На переменах за угловым столиком в столовой напротив окна, за чашкой кофе они часто общались на общие темы, коих хватало с избытком, но дальше этого никогда не заходило.  Хоть Генри сейчас и не хотел отвлекаться на флирт (все его мысли по-прежнему поглощала повесть), для себя он решил, что в понедельник обязательно увидится с Шерил и наконец сделает первый шаг. 
     
     – Привет, Шерил, – Генри закручивал крышку термоса.  – Для походов, увы, холодновато, но знай, тебя бы я обязательно позвал с собой. 
     
     – Буду ждать приглашения, – она очаровательно улыбнулась, склонив голову чуть на бок.  – А в самом деле, для чего тебе столько кофе?
     
     – Нужно кое-куда съездить. 
     
     Шерил нахмурила бровки, неуверенно кивнула. 
     
     – Это для книги, – вдруг он захотел ей рассказать.  – Нужно кое-что посмотреть. 
     
     – Ты снова пишешь? – её глаза вспыхнули. 
     
     – Пытаюсь, – вскинул плечами он.  – Шерил, я должен сейчас идти.  Скажешь Марку, что я пропущу сегодняшнее собрание?
     
     – Разве что ты пришлёшь мне экземпляр новой книги с твоей подписью. 
     
     – Я принесу его тебе лично, – Генри не без радости заметил, как покраснели её щёки. 
     
     Подожди до понедельника, Шерил, подумал он, направляясь к выходу из столовой. 
     
     Сухие листья, окружавших университет клёнов, хрустели под ногами, когда Генри пересекал университетскую парковку.  Он сел в свой старенький «вольво», отозвавшийся скрипом амортизаторов, и включил навигатор на телефоне. 
     
     
     
     В пути он слушал рок на любимой радиостанции и съел два сэндвича, изрядно накрошив на водительское сиденье.  Гнал по свободной автостраде по пологим холмам и любовался клонящимся к лесам солнцем.  По его расчётам он успеет вернуться из леса засветло, главное – найти тропинку.  При учёте, что она вообще существует. 
     
     По прошествии многочасовой поездки, он свернул с шоссе, а затем через крытый деревянный мост пересёк широкую реку, нёсшую свои воды в размеренном темпе.  Генри медленно вёл «вольво» по аккуратной грунтовой дороге, слушая как иногда шелестят, касаясь кузова, ветки.  По обе стороны в отдалении друг от друга встречались дома, многие из них явно пустовали, в виду подходящего к концу сезона, лишь у нескольких Генри заприметил автомобили. 
     
     Он нажал на тормоз и заглушил двигатель.  Прямо у дороги в землю вбили табличку с выцветшим названием риэлтерского агентства и местным телефонным номером.  Генри вышел из машины и захлопнул дверь, сердце в этот момент почему-то забилось быстрее. 
     
     К ступеням крыльца вела дорожка, высыпанная белым камнем, обрамляли её густые островки карликовых кустов, чьи цветения давно увяли.  На ухоженной лужайке багровели опавшие листья разросшегося перед крыльцом дерева, с его ветки, еле покачиваясь из стороны в сторону, свисали на двух полинявших верёвках качели. 
     
     Двухэтажный дом, точно с открытки, был выкрашен в белый цвет, с широким открытым крыльцом, из крыши с тёмной черепицей торчала кирпичная труба.  Почему-то в воздухе повисало ощущение, что вся красота дома являла собой лишь абстрактную вуаль, таящую в себе нечто тёмное.  Генри охватил страх, в голове промелькнула ясная мысль: «Садись в машину и уезжай отсюда куда-подальше!», он провёл ледяной ладонью по лбу, рука осталась мокрой от проступившего пота. 
     
     Окна в свете уходящего дня темнели и будто уставились на Генри своей пустотой.  Какое-то время он стоял, глядя на верхушки деревьев, высившихся позади дома, и ему живо представилось, что именно крылось за всей воцарившейся здесь тишиной, и его начало трясти. 
     
     Чтобы не блуждать в лесу в темноте, пора действовать, твёрдо сказал себе Генри, с сомнительным успехом отсекая страхи.