Здесь везде тонны гнилых листьев, и если люди не одумаются, листья засыпят нас, а потом исторгнут червей, которые съедят человечество.  Как их много – разные лица, как камушки в подводной тишине.  Тихо, как перед бурей.  ОНИ всё продумали и теперь мне никогда, никто не поверит.  Я даже не могу дышать и идти без сопровождения, я – креветка, выкинутая на берег.  Шторм надвигается, и он сносит лодки. 
     Мы вместе подходим к моему дому. 
     - Я живу на первом этаже, - тихо произношу я, отпугивая несуществующих комаров.  – Вот мои окна, смотрят прямо на больничный садик.  Но он закрыт.  Вы знаете, почему его закрыли?
     Алекс молча заводит меня в подъезд.  Я чувствую себя ещё хуже.  Машинально переступаю ступеньки, затем кладу руку на ручку двери, рука срывается и ладонь бороздит воздух подъезда.  Вокруг живет эхо, и если я начну говорить, ОНИ могут меня услышать и придти.  Алекс берет на себя инициативу и открывает дверь, буквально вталкивает меня в комнату.  Затем стоит на пороге, смотрит, как я опираюсь рукой на кожу выцветших обоев.  Закат постоянно ел их и пил.  И пил, и пил, и пил, и пил…
     - Я могу показать вам одно место.  Может, после этого вы поверите мне. 
     - Сегодня уже поздно, - говорит Алекс.  Его тень в дверях отсекает меня ножницами от воображаемого мира, и псевдо-голема, который придет за моей душой.  Я не боюсь, у меня найдется хотя бы один тупой нож, чтобы всадить его во врага, или в полотна асфальта.  Какой толк от ножей – этого оружия не хватит, чтобы перебить ВСЕХ.  – Я приду к тебе завтра, и завтра ты покажешь мне это тайное место. 
     - Пообещайте, что вернётесь! – я припадаю к стене.  Ноги тают, как мармелад и сладкая патока сна протягивает свои пальцы из недр квартиры.  Время ходит по кругу, и здесь всегда закат, и на закате я вижу эти дома, квартиры, места – они все живут в НИХ, и одновременно вне нашей веселенной.  – Пообещайте, что придете завтра!
     - У меня много дел.  Но я постараюсь быть.  – Алекс захлопывает дверь, не прощаясь, кидая нечто, вроде «Тебе нужно отдохнуть».  Я пытаюсь спорить с самим собой, но не выношу пытки закатом.  Иглы под кожей, как моллюски, эфемерные полосы в глаза.  Их так много, что лица сливаются.  Сонм лиц. … И пил, и пил, и пил, и пил…
     Я иду в спальню.  Комната проглатывает меня, и я безмолвно подчиняюсь тишине.  Я сажусь на кровать и начинаю думать.  На полках медленно стареют книги – многие из них я знаю почти наизусть, а некоторые мне ещё не довелось прочитать.  Книги – это носители мудрости, которые следуют за нами, как кардиограммы – полосками черных сечений на белом лице жизни.  На третий полки стоит пустая книга – в неё я заношу свои мысли, но последнее время это у меня получается с трудом. 
     Под окнами скользит чей-то силуэт.  Я настораживаюсь, но не спешу бить тревогу.  Возможно, мое больное восприятие обострилось, и теперь я начинаю видеть паука за каждым карнизом, хотя быть его там не может в принципе. 
     Вечер проносится быстро, я отдыхаю, думаю о завтрашнем дне, просматриваю статью, которую мне нужно отнести в редакцию.  Открытие нового приюта для детей.  Я побывал на открытии, и для меня до сих пор остается загадкой – почему приют построен посреди леса.  Комары-молоточки постоянно будут нападать на детей, и у них останется искаженное восприятие леса.  Лес – место, полное тайны, истории и опасности.  Он есть и здесь, но чтобы дойти до него, необходимо преодолеть сад…. 
     
     Это было давно… Cat уже ломает мою дверь вместе с другими людьми.  Сматываю удочки…
     
     …и кладу их в сундук.  За дверью голоса – роятся, как мои друзья пчелы.  И постоянно переговариваются.  Я пытаюсь вслушаться и прожить эту какофонию.  Отрывочные звуки:
     - Зачем он там закрылся?
     - Не знаю, - кажется, это говорит Cat.  Медленное тепло в голосе сменяется холодом, уничтожает подобранных слизней.  – … Не понимаю зачем он ездил в этот город…
     
     На двери редакции висит совершенно идиотский плакат.  Я прохожу мимо, хотя больше всего на свете мне хочется вцепиться пальцами в бумагу и сорвать его.  Вот она – идиома смысла, что ведет меня по глухому, темному коридору, по разным углам которого сидят люди в своих кабинетах, как слизняки в коробке из под спичек.  Я знаю, что они шепчутся о моем приходе, но мне все равно.  Плевать на чужое мнение – если всю жизнь жить и думать о том, кто о тебе и как подумает – можно вообще не жить.  Некоторых людей от самоубийства сдерживает лишь страх перед тем, что подумают соседи. 
     Главный редактор сидит в кресле, недоверчиво сканирует мое тело глазами, спрятанными под линзами очков.  Линзы координируют солнечные лучи, из которых рождаются зайчики.  Зайчики могут поджечь дерево, оставить на нём стигматы, а потом испариться.  Подлые существа. 
     Я протягиваю редактору текст статьи и несколько фотографий в приложении.  Он без интереса просматривает материал, делает какие-то пометки – и на листе расплавляются чернила зеленой ручки.  Всё молчит, затаилось в гудении компьютеров.  В углу я замечаю ксерокопировальную машину – раньше её здесь не было.