— Что «Ви»? Хочешь сказать, что я дура? Не-е-ет, малыш.  Я не дура.  Ты спишь с этой прошмандевкой.  Помощницу они себе взяли, конечно! Подстилка для обоих.  А, может, вам с Марком тройнички нравятся?
     Довольно!
     Прикрываю пистолет рубахой и выхожу из укрытия.  Внешне — само спокойствие, внутри все вибрирует и бесится. 
     — Посмотрите-ка, кто нарисовался, — наглая лисья физиономия кривится от усмешки. 
     Она не видит угрозы, но от Джона ствол не утаить.  Однако осуждения во взгляде не вижу, только любопытство.  Они стоят слишком близко, ее сумочка почти касается его бедра, и это раздражает. 
     — Уходи по-хорошему, — произношу настолько тихо, чтобы ей пришлось напрячь слух.  Так проще запугать до мурашек. 
     — Сучка, — она уже не владеет телом, колени дрожат, глаза моргают слишком быстро, руки то и дело пытаются дернуться вперед, чтобы дотянуться до меня и вцепиться в шею, но разум пока останавливает.  А, может, гордость.  А, может, страх. 
     — Я знаю, кто ты, — она вдруг торжествующе прищурилась.  — Да-да, точно! Адвокатская дочка погибла в катастрофе.  Да твоей рожей все газеты из … пестрят.  Думала, я не читаю иногороднюю прессу? — нервный смех пробуравил слух. 
     Ни сглотнуть, ни вдохнуть, ни пошевелиться.  Я едва устояла на ногах.  Хвост ее черных волос от хохота трясся щупальцем Горгоны.  У меня не было зеркала.  Только пистолет. 
     Глушитель зацепился за пояс, но вынырнул.  Курок во влажных пальцах кажется сверхчувствительным и оттого вожделенным.  Соблазн.  Страх.  Испуг в ее глазах и ожидание во взгляде Джона. 
     — Тварь, — срывается с ее бордовых губ. 
     Секунда, и этот цвет расползается пятном по молочным узорам ковра. 
     Я боролась с шумом в ушах, глядя на медленное падение тела.  Джон рухнул следом, пытаясь задержаться за воздух.  Запах гари приобрел медный привкус, и моя рука опустилась.  Опустошение сродни безволию укутало сердце.  Не было ни страха, ни раскаяния, только забота, как избавиться от трупа с продырявленным сердцем.  Я впервые попала в цель. 
     Вблизи тело казалось гранитным.  Слишком белое, будто прозрачное.  Я склонилась над ее головой и отпрянула — между длинными черными ресницами широко распахнутых глаз застыла белизна.  Ни зрачков, ни радужных оболочек, только гладкие, как яйцо, яблоки.  Пугающая пустота. 
     Джон зашевелился, приходя в себя, откинул голову.  Впервые я увидела, как впитывается жизнь.  Чернота сжималась, отливом возвращаясь в озеро радужной оболочки, рассекаясь прожилками, пока не застыла в зрачках.  А по щекам, вдоль носа бежали ручьи. 
     — Ты плачешь? — спокойствие голоса меня саму поразило. 
     Дракон сомкнул веки, вытер ладонью лицо и глубоко вздохнул. 
     — Видишь ли, чужие воспоминания не всегда приятны. 
     — Значит, ты каждый раз оплакиваешь… их?
     — Нет, — он поднялся, шмыгнув носом, и присел на корточки возле разросшейся почерневшей лужи.  — Обычно мне достается радость, а боль забирает Марк.  У него весьма извращенный вкус.  Горе делает его сильнее — эдакая философия оптимизма. 
     — Жуть. 
     — Нет, скорее — мудрость.  Так, давай, быстро переодевайся и разберись с ее машиной.  Одежду мне отдашь. 
     Последние слова донеслись до меня уже в коридоре. 
     
     Грузная луна лениво валялась на заплеванном звездами небе, у нее не было права осуждать меня, но каждая клетка тела ощущала укор.  Я вела «Опель» осторожно, выглядывая посты ДПС, которые, как назло, маячили за каждым перекрестком.  Не приведи, Господи, привлечь внимание.  Да, я молилась.  Впервые в жизни, с неистовством маразматика.  И, черт возьми, имела право! «Не убий» в этот раз должна была соблюдать та, которая угрожала разбить мою жизнь на осколки и выбросить под порог отчего дома.  Я всего лишь защищалась. 
     Последний поворот ко входу ночного клуба.  От неоновой вывески все вокруг кажется голубым — щербатый тротуар, куцые тополя, форсированные иномарки и лица порочных детей, продувающих родительские деньги.  Безголовые лоботрясы, они считают, что так познают жизнь.  Взгляды некоторых останавливаются на мне и скользят дальше в поисках более доступной дичи. 
     Марку, с его гениальностью, давно пора изобрести плащ-невидимку.