Я хотел только одного: добраться до горячительного и вновь уйти в объятия спасительной полудремы, когда мозг отключается, а тело работает на чистых инстинктах и примитивных эмоциях.  Главное - не думать, не пытаться ответить на вечные вопросы: “Зачем я здесь?” и “Когда это кончится?” Человеческий мозг не выдержит этого.  Просто не может выдержать! Он не приспособлен для бесчисленной череды веков, когда эпохи сменяют друг друга, умирают друзья, любимые, близкие люди, а он все жив….  Все еще работает! Сколько уже? Пятьсот лет? Семьсот? Тысячелетие? Кто учил считать этих людей?! Сколько у них календарей? От рождения КАКОГО бога мне считать? Я даже не знаю, какой сейчас год! Я не могу перевести его на мое время или сопоставить с историческими событиями, хотя в истории кое-что смыслю.  По крайней мере раньше мне так казалось.  Все смешалось в одну кучу! Кто у нас сейчас на троне? Людовик XI Капетинг? Знать бы еще, под каким номером он числился в МОЕ время, и был ли он вообще?! Да под каким бы не числился, будь он хоть Карл, хоть Генрих! Он все равно никак не мог быть Капетингом! Так как в Англии сейчас правит Эдуард III, внук Филиппа Красивого, который, если верить учебникам истории ХХ века, сжег последнего магистра Тамплиеров Жака ДэМоле.  Но тогда, судя по тому, что я помнил, сейчас на троне должна быть династия Валуа, а столетняя война с Англией идти полным ходом! Но на троне сидит Капетинг! Тамплиеры живут себе и здравствуют, набирая все большую мощь.  И никакой войной с Туманным Альбионом даже не пахнет! Мало того, они еще даже не знают пороха! Дьявол! И это только один из множества примеров, которым сильно бы удивились историки моего времени. . . 
      Я давно так много не думал о прошлом, видимо, воспоминания опять пробудил этот сон, которого я не видел уже много лет. 
     
      Он преследовал меня в течение всех этих столетий, иногда пропадая на годы, но неизменно возвращаясь вновь.  Сон, где я вижу все со стороны, как на киноэкране.  Будто мне показывают фильмы с участием одного и того же актера.  Вот он - викинг, гордо стоящий посреди шторма на носу своего драккара; вот он - белый индейский вождь в боевой раскраске, вышедший на тропу войны, чтобы подвесить еще несколько скальпов в своем вигваме.  Сейчас он штурмует стены Иерусалима, в руках кривая сабля, над головой развевается знамя со звездой и полумесяцем, а через секунду он по другую сторону стен, уже в тяжелой броне и белой тунике с красным крестом на груди. . . 
      Множество личин и ролей, но везде одно и то же лицо, отличающееся только нюансами вроде цвета кожи, шрамов или растительности на лице.  Как актер, меняющий грим от роли к роли.  Но лицо всегда одно и то же, как и седые волосы и серые, цвета стали, глаза.  Мое лицо. . .  И, к сожалению, это - не кино. . .  Это воспоминания, и некоторые из них лучше не вспоминать вовсе. 
      Но начинается этот сон всегда одинаково.  В тот момент, когда я умер в первый раз: на шоссе рядом с финской границей, двадцатого марта 2043 года. 
     
      Опять голова кругом идет.  Мне нельзя думать, нельзя!
      Я вышел через заднюю дверь, через конюшни, отмахнувшись от конюха, принявшегося было расточать комплименты по поводу моего внешнего вида и седлать лошадь.  Я пешком отправился к воротам моего небольшого особняка на улице Сен-Дени, что на правом берегу Сены, в торговой части средневекового Парижа. 
      О нет, Париж был совсем не таким, каким его описывал Дюма.  Хотя, может он и будет таким, когда Дюма родится. … Впрочем, если он вообще родится. 
      Грязные узкие улицы источали зловоние: даже в самом центре города люди выливали помои и ночные горшки прямо из окон, на мостовую.  Благо Сен-Дени к тому времени была уже замощена.  Но стоило свернуть в ближайший переулочек или извилистую улочку, и тут же на обочине, по колено в нечистотах, ютились нищие бродяги, вечно причитающие с протянутой рукой.  Рядом шлюхи в грязном тряпье предлагали свой товар, нередко выставив его на всеобщее обозрение.  Оборванные дети резвились у их ног, играя в салочки дохлой крысой.  Дети постарше зазывали прохожих, расхваливая прелести собственных матерей.  Здесь царили грех и разврат в самом худшем их проявлении.  Правда, мне было уже наплевать - похоже, я сам давно стал частью этого. 
      Хлюпая грязью под ногами, я шел, не глядя по сторонам.  Люди шарахались от меня, уступая дорогу.  Парочку громил разбойничьего вида у входа в таверну, все же пришлось смерить угрюмым взглядом.  Почуяв недоброе, они отступили в тень переулка поджидать более доступную жертву.  Шакалы всегда остаются шакалами…
      Таверна Анри у моста Гран Пон, как всегда, выглядела намного более приветливо, чем грязная уличная толчея.  Выложенный камнем пол был аккуратно подметен, а пышногрудые служанки сновали туда-сюда в почти чистых передниках.  В этот час таверна была полупустой, и я уселся за первый попавшийся свободный столик, слабо улыбнувшись знакомому хозяину.  Трактирщик Анри, не смотря на свой огромный живот, очень быстро подскочил к старому-доброму, а главное, богатому посетителю. 
      На моем столе моментально оказалось несколько бутылок «Бургундского» - алчный старикашка всегда знал, как угодить щедрому клиенту.  Недолго думая, я отбил горлышко бутылки о край стола.  Помянув Богов и запрокинув голову, я разом осушил половину.  Немного полегчало.  Вино, конечно, опять было не лучшего качества и явно разбавленное, хотя трактирщик клялся и божился, что лучше у него и не бывает.  Мол, самому королю поставляют точно такое же из самой Бургундии! Впрочем, мне было все равно, чем напиваться.  Я пил «Бургундское», просто отдавая дань традиции.  Когда-то, в моем далеком детстве, на страницах книг мушкетеры всегда пили «Бургундское».  А было ли это детство? Или это просто сон, бред сумасшедшего? И что вообще считать детством?
     
      Последний раз я родился, наверное, лет триста назад в семье богатого норвежского конунга.  Маленький мальчик с седыми от рождения волосами, который не кричал при родах, а просто смотрел на всех взором, полным печали и отчаянья. . .  Младенец с памятью столетий в стариковских глазах.  Ребенок с разумом и опытом взрослого человека.  Дитя, видевшее вещи, которые не мог даже представить никто из живущих. 
      Злодейка-судьба всегда по-своему любила меня.  Я родился в семье язычников, в стране, еще не полностью порабощенной христианством.  Иначе я не дожил бы до того возраста, когда сам бы мог постоять за себя.