Он открыл дверь, и после скудного рукопожатия без слов закрыл ее за мной. 
     
     На темной улице шел мелкий дождь, и мои пальто и шляпа быстро намокли, но я не спешил домой.  Я снял шляпу и подставил лицо маленьким капелькам, падающим с небес.  Холодная влага на лице успокаивала, расслабляла, упорядочивала хаос, царящий в моем разуме.  Я опомнился лишь, когда где-то далеко раздались первые громовые раскаты, и усилился дождь.  Надев шляпу, я поспешил домой, минуя мрачные пустые улицы, освещенные тусклыми фонарями и редких неприветливых прохожих. 
     Оказавшись, наконец, дома, я быстро скинул одежду и рухнул в постель. 
     Дождь, ласкавший мое лицо, подарил мне крепкий целебный сон без сновидений…
     
     Весь следующий день для меня был полон пугающего ожидания.  Несмотря на первые впечатления – восторг, экстаз, радость первооткрывателя – я, тем не менее, ощущал какую-то угрозу, исходящую от мира эмоций.  Эта угроза, как мне казалось, затаилась в камнях неолитических строений, расположение которых строго следовало чьей-то логике… Так же угрозу таило навязчивое состояние моего приятеля, которое может вылиться в маниакальную одержимость…
     Наконец, дождавшись позднего вечера, я отправился на край города в особняк Мартенса.  Не пасмурный, но туманный и темный вечер казался еще мрачнее в совокупности с моими опасениями.  Я понимал, что если здравый смысл окончательно покинет моего приятеля, он может сделаться опасным для себя и меня в первую очередь.  В то же время я знал, что мои уговоры никогда не посещать больше чуждый человеку мир не достигнуть цели и могут даже разозлить его. 
     Незаметно для себя, я вышел за черту города и шел теперь по размытой вчерашним дождем дороге.  Туда, где угадывался силуэт готичного особняка.  Когда до дома осталась пара сотен метров, туман резко рассеялся, дав мне возможность рассмотреть особняк поподробнее.  Как я уже говорил ранее, это было огромный каменный особняк.  Свет полной луны четко обрисовывал каждую деталь, и я с удивлением заметил, что ошибся, определив стиль особняка как готический.  На самом деле он представлял собой смесь из готики и архитектурных стилей XVII и ранних веков.  С карнизов под крышей на гостей злобно щерились уродливые горгульи. 
     Осмотр фасада дома произвел на меня благотворное впечатление, и в двери особняка я стучал с более легким сердцем, чем когда только собирался в путь. 
     Когда дверь открылась, по моему обонянию сразу ударил резкий запах смешанных химикатов.  Сам же Уильям был одет в какую-то потемневшую от грязи рубашку, поверх которой был надет перепачканный фартук.  Глаза Уильяма горели лихорадочным огнем. 
     -Скорее заходи в дом, - сказал он вместо приветствия возбужденным тоном, - Я тебе кое-что покажу. 
     Он терпеливо дождался пока я сниму пальто и шляпу, а затем провел меня витыми лестницами знакомой дорогой на чердак.  Не переступая порог чердака можно было сразу сказать, что совсем недавно его использовали как химическую лабораторию. 
     Я обнаружил, что мой приятель перенес на чердак два небольших столика, заставленных теперь многочисленными склянками, ретортами и другими химическими приспособлениями, и множество книг по соответствующему предмету. 
     В ответ на мой незаданный вопрос, Уильям возбужденно воскликнул:
     -Я научился синтезировать этот наркотик! – а потом продолжил уже тоном разумного человека, - Конечно, он гораздо хуже исходника, однако я думаю, что смогу его доработать.  У меня не было времени устраивать здесь оранжерею, поэтому нам придется употреблять вещество внутривенно.  Еще я не уверен насчет длительности эффекта, однако сейчас мы все узнаем практическим путем, - с этими словами он засеменил между заставленными пробирками столиками и принес из дальнего угла пробирку с жидким бесцветным веществом, испускающим легкое, почти неуловимое свечение. 
     -Ты уверен, что это не опасно? – спросил я, с недоверием глядя на фосфоресцирующую пробирку. 
     -Расслабься, - сказал он ободряюще, - Эффект аналогичен траве, разве что не такой длительный, но как я уже сказал…- Он не договорил, со сверхъестественной сосредоточенностью наполнять два шприца веществом. 
     Он передал один из них мне, и, сделав необходимые для укола приготовления, ввели в себя вещество. 
     Мы выждали минуту, пока наркотик захватывал наши тела.  Когда ничего не произошло, я внутренне обрадовался, однако в следующую же секунду сокрушительный удар невидимого молота выбил мой дух из тела, и на меня навалилось уже знакомое ощущение полета. 
     Мы оказались на том же месте, что и в первое наше путешествие, однако изменения в наших астральных сущностях и в окружающем мире в общем были заметны невооруженным глазом.  Все мое существо пронзала тупая пульсирующая боль.  Возможно, это был побочный эффект синтезированного вещества.  А боль, казалось, была независимым существом и жила собственной жизнью – она усиливалась, меняла характер с пульсирующей на постоянную и наоборот, иногда мне казалось, что временами она отделяется от меня, а спустя мгновенье врывается снова. 
     В мире же изменения были еще более пугающими.  По горизонту растянулась линия вспышек, несущих обжигающую ярость и уколы вполне физической боли.  Еще одним наиболее значительным изменением было то, что вершины бездушных каменных зиккуратов так же выбрасывали в пространство вспышки ярости и даже, как мне показалось, голода…
     Я поискал эмоциональный след своего приятеля – он ушел далеко вперед, оставляя за собой негативный темно-фиолетовый осадок, вызванный, по всей видимости, болью от вспышек и побочного эффекта.  Я стремительно бросился за ним.  От такой скорости передвижения образы слились в тошнотворное марево, и, обладай я сейчас физической плотью, меня бы наверняка стошнило.  Я увидел, что Уильям остановился и уменьшил скорость. 
     Тогда передо мной предстала циклопическая маска зиккурата.  От земли до вершины вокруг зиккурата вилась лестница с огромными ступенями, что я с недоумением спросил себя, для каких же исполинов она была возведена. 
     Мой приятель сказал что-то.  Слов не было, но я понял смысл – мы должны подняться наверх.  Едва сказав это, он поднялся на первую ступень, затем на вторую и вдруг внезапно бросился наверх.  Я последовал его примеру, однако чем выше мы забирались, чем больше ступеней преодолевали, чем больше поворотов одолевали, тем яснее и реалистичнее были видения, начавшие осаждать мое сознание сразу после начала восхождения.  Вначале я видел лишь скрытые тенью фигуры.  Многие из них были похожи на людей, другие же постоянно извивались и меняли форму.  Я взбирался выше, и фигуры становились яснее.  Я увидел их нечеловеческие или изуродованные зверскими пытками лица, однако в их глазах не было боли.  В них было величие.  Я бы даже с легкостью нарек их богами… Много позже я узнал, что это недалеко от истины.  Когда я преодолел очередной поворот, моему взору открылись и другие фигуры, ранее скрытые мраком.  Их плоть была настолько чужда как моему сознанию, так и планете в целом, что я бы не смог описать их даже под страхом смерти.  Пытаясь отогнать кошмарные силуэты, я посмотрел на раскинувшийся у подножья зиккурата мир.  Где-то вдалеке я разглядел другие зиккураты, расположенные в особом порядке вокруг того зиккурата, на который мы пытались взойти.  В какой-то момент меня настиг очередной удар боли, осознание бесконечности зиккурата и пугающей реалистичности все проявляющихся образов. 
     «Мы никогда не достигнем вершины», - думал я, - «Мы просто будем кружить по лестницам, пока боги не станут достаточно реальными, чтобы уничтожить нас». 
     Едва эта мысль пронеслась в моем сознании, как я ощутил, что хватка боли и наркотика слабеет, лики богов тускнеют, и на разум наваливается мучительная тяжесть плоти.  В тот миг эта тяжесть показалась мне благословенной. 
     Когда я очнулся на чердаке особняка, я увидел, что Уильям склонился над столом и, бормоча какие-то ругательства, делает записи.  Услышав, что я очнулся, он перевел свой полный гнева взгляд на меня. 
     -Я не думал, что его действие закончится так скоро, - проговорил он сквозь плотно сжатые зубы, - Мне не хватило буквально пары шагов до вершины. 
     Придя в себя, я начал рассказывать ему о боли и негативных изменениях в мире.