Эта неделя тянулась бесконечно долго.  Изнывая от бездействия, не находя себе места от беспокойства и не имея возможности даже показаться на улице, по крайней мере в дневное время, я тщетно пытался узнать хотя бы какую то информацию об Изабелле.  В эти дни Роза стала моими глазами и ушами.  Она с рождения жила в Париже и работала служанкой во многих знатных домах, где у нее осталось немало связей и друзей среди прислуги. 
      Конюхи и служанки, кухарки и поварята, мальчики на побегушках, - этот народ зачастую знает о своих хозяевах даже больше, чем они сами, умудряясь оставаться в тени просто потому, что их никто не замечает.  Кто с кем спит, кто кому изменяет, как баронесса де Брильи отравила своего старого мужа и какого цвета на ней были в этот момент нижние юбки, - обо всем этом вам с радостью расскажет прислуга, если правильно спросить.  Они были бы незаменимыми шпионами, если бы не привирали, не приукрашивали или намеренно не искажали правду до неузнаваемости.  Если бы не приходилось просеивать их слова через мелкое сито, отделяя крошечные крупицы истины от воза шелухи непроверенных слухов, лжи и откровенных наговоров.  Роза и была этим самым ситом, ибо рыбак рыбака видит издалека, а моя кухарка была, наверное, первой сплетницей среди парижского третьего сословия.  Общаясь со своими старыми подружками или бывшими кавалерами, что служили у местной знати, она могла безошибочно отделить реальные факты от пустой болтовни, выдумок и ненужной информации.  По моей просьбе она как бы невзначай заводила разговор обо мне, как о своем бывшем хозяине и об «этой чумазой девчонке, будь она проклята», из-за которой погиб ее несчастный муж, а она лишилась работы.  Но пока, кроме неясных слухов и туманных или пошлых намеков по поводу любвеобильности епископа и мстительности его изуродованного племянника, ничего о судьбе моей Изабеллы узнать не удавалось.  Эти намеки сводили меня с ума, я не спал ночами, ломая себе голову над планами спасения моей любимой - один безумнее другого.  А когда под утро я все же засыпал, то нередко просыпался в холодном поту от собственного дикого крика, увидев в своих кошмарах инквизиторскую пыточную.  Обнаженную Изабеллу прикованную к дыбе, беспомощную, умоляющую о пощаде и милосердии, с синяками и кровоподтеками на опухшем, зареванном, когда-то прекрасном личике.  И глумливую, злорадную усмешку на обезображенной физиономии де Бюсси, когда он подходил к ней с раскаленным железным прутом в руках.  Или вонючую казарму, когда уставшие, но довольные проделанной работой палачи, отдавали ее изувеченное, но еще живое, тело на потеху пьяной солдатне… Тогда в слепой ярости я крушил мебель в своей спальне, разбивая в кровь ноги и руки, пока в бессилии не падал на кровать, или не находил успокоение в бутылке. 
      Это было совсем не похоже на прежнего меня.  Встреча с Изабеллой дала мне вновь почувствовать вкус жизни, но вместе с этим пришла и боль.  Я потихоньку сходи с ума от нахлынувших на меня, казалось, давно забытых чувств и эмоций. 
      Но я ничего не мог поделать, у меня было слишком мало информации для каких-либо конкретных действий.  Более-менее достоверно было известно только одно: девушка жива и находится в застенках инквизиции, но где эти самые застенки - никто толком не знал.  А попытки Розы наладить контакт с прислугой де Бюсси или его святейшего дяди ни к чему не приводили. 
     
      В кузницу Иван меня больше не звал.  Да я и сам не горел желанием вновь вывести старика из себя, слишком нужна мне была его работа.  Даже когда через два дня после инцидента с капсюлем кузницу сотряс страшный грохот и Иван с Бернардо выскочили оттуда с закопченными лицами, сопровождаемые облаком дыма, я остался в своей комнате наедине с бутылкой.  Как позже выяснилось, при испытании взорвался один из револьверов.  То ли попался слишком мощный капсюль и порох детонировал, то ли оружейник или кузнец что-то сделали не так, но часть работы Бернардо пришлось делать заново.  Радовало только то, что они додумались закрепить револьвер и дергали спуск с безопасного расстояния с помощью бечевки.  На подобный грохот, естественно, сбежался весь окрестный люд - соседи и торговцы с улицы Сен-Жермен.  Но Бернардо, рассказав им байку про то, что у него в кузнице обрушился дымоход, или еще что-то в этом духе, отправил всех восвояси. 
      Я не знаю, сколько еще бы это продолжалось, но на девятый день после освобождения Ивана из тюрьмы пришло известие, которое не оставило мне ни времени, ни какого либо выбора. 
     
      «Сегодня утром, третьего октября 1343 года от Рождества Христова, в один день от необъяснимой болезни скоропостижно скончались Его Святейшество Архиепископ Парижский и его досточтимый племянник Франсуа де Бюсси, командор Ордена Тамплиеров.  В их смерти была обвинена некая Изабелла из Артуа, задержанная ранее за нанесение увечий господину де Бюсси, а также по подозрению в колдовстве и аморальном поведении.  Оная Изабелла Судом Святой Инквизиции была признана виновной в ереси, сношениях с дьяволом и наведении порчи на выше означенных господ, что привело к их смерти.  Суд приговорил Изабеллу из деревни Артуа к сожжению в очищающем огне.  Божье правосудие свершится сегодня же вечером на главной площади города Парижа. 
     
     Робер де Труа.  Сенешаль Его Величества короля Франции Людовика XI. »
     
      Днем это объявление было развешано и оглашено герольдами во всех людных местах города, Роза принесла мне его уже ближе к вечеру. 
      Трудно передать на бумаге мое состояние после прочитанного.  Первые несколько минут я просто сидел уставившись на желтый пергамент испещренный каллиграфически выведенными готическими буквами и пытался осмыслить прочитанное, не веря своим глазам.  Они хотят сжечь Изабеллу! Сжечь мою девочку! – эти слова стучали в моих висках, как молот о наковальню.  Сжечь только потому, что два высокородных напыщенных кретина наверняка сдохли от бубонной чумы, которая через некоторое время все равно выкосит половину этого пропащего города вместе с третью Европы! Ну нет, господа, Черная Смерть в этот раз придет немного раньше и в другом обличии, но будет не менее безжалостна…
      - Мсье Руодри, на вас лица нет.  – Я услышал голос Розы, как будто она говорила с того света. 
      Я поднял голову. 
      - Роза, сколько осталось времени?
      - Скоро стемнеет, господин, я думаю еще пара часов до казни.  Боже мой, бедная, бедная девочка.  Она была такая хорошенькая, когда…
      Я поднялся и направился к двери, не слушая ее причитаний. 
      - Куда же вы господин?! Что вы задумали? – Роза вскочила с испуганным лицом сжав руки на груди. 
      - Лучше тебе не знать, Роза, – бросил я выходя из комнаты.  – Найди мне лошадь.  Быструю.  А главное - выносливую.  Лучше всего моего Вороного.  И мне плевать, где ты найдешь моего бывшего конюха и сколько это будет стоить.  Он мне нужен через час. 
     
      Дверь в кузницу я без церемоний открыл ногой.  Бернардо сидел на стуле рядом с горном и мастерил что-то из толстой кожи.  Иван застыл напротив за своим верстаком, держа в руках незаконченный капсюль и кисточку с клеем. 
      - Что ты себе… - начал было Иван, но осекся на полуслове и закрыл рот увидев мое лицо.  – Что случилось, Эдик? Мы еще не готовы. 
      - Мне нужны мои револьверы.  – Я в упор смотрел на старика, чеканя каждое слово. 
      - Но мы их еще не испытывали, после прошлой неудачи я внес несколько изменений в конструкцию, и я не знаю, как…
      - Иван, они собираются казнить Изабеллу! – Я схватил его за ворот рубахи.  - Сжечь мою девочку на костре! Ты понимаешь, Иван?! Мне плевать на испытания, мне плевать на конструкцию! Либо сейчас, либо никогда! Просто скажи, мои стволы могут стрелять или нет?
      Иван молча освободился от моей хватки.  Нагнувшись, он вытащил из-под верстака два тяжелых продолговатых свертка, завернутых в промасленную ткань.  Бережно положив на верстак, он по очереди развернул их. 
      – Все готово, но если при выстреле тебе оторвет руку, пеняй на себя. 
      На верстаке лежали два больших черных револьвера, с длинными гранеными стволами и рукоятями с костяными рифлеными накладками.