Наказание страшнее, даже самых смелых строчек». 
     Коридор представлял собой тайный туннель в подсознании местной, потому уникальной среды обитания бездомных мыслей и помыслов, напрочь лишённых носителя, универсально-свободных от всякого внешнего вируса лжи.  Внутри коридора стояло вечернее марево, сумрак топил в себе все посторонние, лишние сны. 
     Осень вечности. 
     Сама вечность была здесь настолько реальной, реальной и вездесущей, что ощущалась практически, анатомической сущностью и естеством.  Возражения не принимались.  Сопротивление приобретало характер слепого согласия, непротивления, острой стрелы, или маленькой стрелки наручных антиастафидных часов. 
     Астафид – поражение, паралич времени.  Это болезнь. 
     Змей дремал в пустоте. 
     
     Глава 14. Сентябрь. 
     Сентябрь. 
     Волшебница-ночь опустилась на сказочный лес.  Зажглись звёзды.  И вышла луна.  Облака рисовали узоры вокруг её сытой, надменной короны.  Южный Крест ослепила комета.  Но тут же погасла, оставив на небе светящийся след.  Купол резали стрелы таинственных метеоритов.  Стрекотали сверчки.  Где-то в томной глуши изредка ухал филин. 
     - Где ты, Машенька, где? Почему ты мне не отвечаешь? Всё погасло внутри.  Нет тепла.  Стал пустым этот Батюшка наш.  Осень! Осень! Так холодно… Так одиноко, - шептал Иван, как заклинание, глядя прямо во мрак, в чёрный угол избы.  – Я люблю тебя, крошка, вернись! Дай мне знак! Объясни, почему ты исчезла? О, могучий Сварог, что я сделал не так?!! – По небритым щекам текли жгучие слёзы.  Горела свеча.  Печка мирно трещала.  Хорошей, горячей осинкой и дубом.  Кошки спали в корзине.  На столе сиротливо стояло лукошко с немытыми фруктами и самовар.  Самовар был холодным, как весь мир вокруг.  Мир без Машеньки.  Злая печаль.  Одиночество лютое.  Страх… - Каждый кустик… Травинка… И всякая веточка… Дышит тобой, моя ясная звёздочка.  Ты… Помнишь, ты… «Ты мой воздух, и я без тебя задыхаюсь».  Ничего нет внутри.  Всё погасло.  Смотри! Я уже не воюю с огнём.  Не горит в жилах кровь.  Печка… Печка родная не греет.  Нет сказки.  За что? Моя милая девочка! Я виноват! Где искать тебя, солнышко, как? Если есть во Вселенной обещанный рай, то я знаю, что это такое.  Это место с тобой.  Там, где ты, там и рай.  Это наша Любовь.  Другой истины не существует.  Как я слеп.  Маша, Маша, прости. 
     С огромным трудом Иван поднялся со стула.  Стул скрипнул.  Растерянно.  Словно от боли.  От неожиданной и совершенно внезапной, нелепой – неестественной боли.  Скрип стула показался мужчине ужасным.  Отвратительным, злым, агрессивным… Разрушительным звуком.  Иван судорожно закрыл уши руками. 
     Под глазами поплыли цветные круги.  Взгляд упал на окно.  Сквозь стекло на Ивана смотрела коварная, вездесущая, - «непроглядная» тьма.  Глаза быстро привыкли и вот… Тьма навязчиво стала «проглядной».  Сквозь неё уже видно! Застывшие, словно от холода, силуэты деревьев.  Как странно! Но Батюшка Лес всё ещё был живым.  Лес жил даже без Машеньки! Странно… Как может быть так? В тот момент Ваня очень отчётливо «не представлял», как без Машеньки может ещё что – то быть. 
     Лес дышал. 
     Сквозь стекло было слышно…
     О, да!
     Сильный, царственный дух. 
     - Кто-то, помню, сказал: «Человек – царь природы», - подумалось Ване.  – Нелепица, право! – Возразил чуждый помысел автору этой цитаты.