Грех это, нельзя.  Наверняка просто любовники.  В законный брак не вступали. 
     - Не обижайтесь, но люди все такие… такие… - она развела руками, не в силах подобрать отражающего все ее возмущение слова. 
     - Это жестоко, - сказала Дезире.  Ее рука сжалась на плече Марны.  – Этого нельзя допустить.  Они чисты. 
     - Мы не можем диктовать, как им поступить, - процедила та. 
     - Не в устрашение вершим суд праведный! – продолжал преподобный.  – Но в усмирение мыслей греховных, усмирения плоти.  Ибо плоть слаба, но через нее мы начинаем постигать промысел Божий.  Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь.  Господь дал, Господь и взял! Да будет имя Господне благословенно! Должно ли нам горевать по душам падших? И скажу я: должно! Плоть – бренна, но вечна душа.  И наша с вами цель – спасти души заблудших овец.  Как – спросите вы?
     - Как?! – раздалось в толпе. 
     - Через терзания плоти! Так учит нас великий кардинал Карл Людвиг Фридрих.  Так он обрел благословение Божие, так искупает наши грехи! Очищение через боль!
     - Боль! Боль! Боль! – пронеслось по рядам собравшихся. 
     - Внести очищающие сосуды! Ибо знайте, что никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель, который есть идолослужитель, не имеет наследия в Царстве Божием!
     Михаил, который все это время стоял у самолета-храма, отошел в сторону, пропуская мимо себя двоих мужчин.  Они вышли из храмовой двери.  Каждый из них нес на спине деревянный гроб. 
     - Ой, - вскрикнула Свельса и закрыла лицо ладонями.  – Они их похоронят заживо. 
     - Что, девочка, не нравится благость? – хихикнула Йарика. 
     - Марна, мы должны что-то сделать! – Дезире умоляла.  – Я чувствую как им страшно.  Они молоды, они хотят жить.  Так нельзя.  Это никакая не благость.  Это убийство!
     - Молчи, пока не услышали! – осадила ее Марна.  – Думаешь, они послушают меня?
     - Дезире, Марна права, - сказал Кэр.  – Это неразумно. 
     - Тебе ли не знать их отчаянья… - Дезире повернулась к эрсати.  Незрячие глаза широко распахнуты.  – Или я ошибаюсь?
     Кэр почувствовал, как по лбу скатились неведомо откуда взявшиеся капли пота. 
     - А я бы каждому из них по болванке в зад запихал, - вздохнул Гракх, ведя взглядом по толпе.  – Жаль, “Плевок” в машине остался. 
     - С вашими языками давно уже сидели бы в таких же клетках, - громко прошептал Кларк.  – Заткнитесь! Услышат - и конец!
     Гробы заняли места рядом с клеткой. 
     - Возлюбите Господа Бога вашего всем сердцем вашим, и всею душою вашей, и всем разумением вашим, - нараспев проговорил преподобный и повернулся к осужденным.  – Отпускаю вам грехи ваши.  Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.  Аминь!
     Преподобный кивнул Михаилу.  Тот скрылся в храме, но почти сразу показался вновь.  В руке он держал длинный, раскаленный докрасна прут.  Принесшие гробы мужики открыли клетку, выволокли из нее девушку.  Та отчаянно отбивалась, но ничего не могла противопоставить грубой силе.  Попытавшийся ей помочь, юноша пропустил короткий удар и, вскрикнув, свалился с рассеченной бровью. 
     Никто с падшими церемониться не собирался. 
     - Умело работают ребята, - зевнула шивера.  – Кэр, что это у того хмыря в руке?
     - Никак клеймить собрался. 
     - Не хочу на это смотреть, - отвернулась Марна.  – Жду всех в машине.  Уезжаем! Нам здесь не место!
     - Я не позволю. 
     Голос принадлежал Дезире, но звучал он так спокойно и безразлично, что Марна не сразу поняла смысл услышанного. 
     - Кларк, уводи женщин! Дез, нет!
     Но было уже поздно…
     
     * * *
     
     Дезире не слушала творящегося вокруг.  Ей хватало внутреннего видения.  Нет, она не видела черных сгустков, не чувствовала сводящего с ума голода.  Отголоски многих эмоций перекрывались всего несколькими, особенно яркими пятнами. 
     Два из них источали страх.  Они пульсировали, метались в ожидании неизбежного, жались друг к другу.  Дезире боялась вместе с ними.  Вместе с ними она стояла у края той пропасти, за которой не будет ни влюбленности, ни более глубокого чувства, которому не дали расцвести, задушив на корню. 
     Еще два пятна казались девушке сутью уверенности.  Они горели ровным золотым пламенем: ни единого лишнего всполоха, ни малейшей дрожи.  Здесь не было места сомнениям и нерешительности.  Не было места жалости и снисхождению. 
     Дезире чувствовала неприязнь и ненависть, презрение и злобу, но отрывисто, словно фоном.  Окружившая настил толпа не осталась безучастной.  Люди, которые, возможно, еще недавно запросто разговаривали с молодой парой, теперь истово ее проклинали.