Огонёк свечи нехотя затрепетал, потом затрещав, вспыхнул в полную силу.  Справа возвышалась огромная русская печь, с зияющей пастью топки.  Он подошёл, отыскал глазами заслонку, дёрнул.  Та, туго, но поддалась.  Опасения, что кирпичи с обвалившейся трубы заклинят ее, к облегчению не оправдались.  Значит, ночь он проведёт в тепле.  Повеселевшим взглядом окинул лежанку, забросанную истлевшим тряпьём.  Сбоку от печки различались очертания двери, когда он отворил ее, почувствовал запах прелого сена.  Там находился сеновал и хлев, для скота.  Возле лестницы он увидел небольшую поленницу потемневших берёзовых дров. 
     Глава2
     Весело трещали поленья в печи, блики пламени играли на стенах, исчезая в темных углах комнаты, всполохами освещая и стол, и его, сидящего на лавке возле стола, привалившегося спиной к стене и неторопливо дымящего сигаретой.  На разложенной газете яичная скорлупа, горбушка чёрного хлеба, крупно нарезанное сало и армейская фляжка.  По правую руку ружье, заряженное картечью, патронташ.  От выпитого из фляжки коньяка, от огня, ласково согревавшего его, по всему телу разливалась истома.  Ничего не хотелось, сидеть бы, попыхивая сигаретой, лениво наблюдая за окном в печи, и не думать, ни о чем не думать.  Но мысли лезли и лезли, не слушаясь его.  Жизнь не удалась, жизнь прошла мимо.  Бездумная молодость перешла в зрелость.  Пришла пора жениться, и он сделал это.  Не по любви, а так, как все.  Любила ли его жена? Поначалу, может быть, и были, какие то чувства, но наталкиваясь на его безразличие, взгляд ею постепенно, со временем угасал и потух совсем.  Она была хорошей женой.  Плач украдкой по ночам, так бесивший его, постепенно сошёл на нет.  Она смирилась.  Она безропотно тянула семью, направив всю свою любовь на сына.  Но тот вырос, уехал.  Жена, оставшись совсем одна, угасла.  Ни ропота, ни жалоб, лишь перед самой смертью он уловил ее взгляд.  Взгляд полный ненависти.  Тогда она быстро отвернулась к стене.  А утром тихо умерла.  Жалел ли он? Он сам толком не мог ответить.  Пустота. 
     Жалко было собаку Лапку, зарубленную им самим, в пьяной вспышке ярости.  Он бил ее обухом по голове, она же визжа, виляла ему хвостом.  А ещё все чаще вспоминалась первая, пожалуй, единственная любовь.  Настя.  Настёна.  Она была младше, смотрела на него с таким обожанием, как больше никто и никогда не смотрел.  А он не воспринимал ее всерьёз, походя, перед отъездом на учёбу овладел ею.  Потом были другие, он забыл ее, не отвечал на полные любви и отчаянья письма.  А она пошла по рукам.  Года через три, уже отслужив в армии, он узнал, что Настёну нашли в лесу, висящей на суку, и одета она была в то самое коротенькое голубое платьишко, что так любила надевать для встречи с ним…
     Теперь ему пятьдесят.  Уныло, безрадостно позади, пусто дальше.  Странник, безразлично бредущий по жизни, ничего не замечая вокруг, ничего не оставляя после себя.  Чужой в этом мире.  Он тяжело вздохнул.  Нужно поспать, совсем раскис.  Он встал, подкинул в печку дров, огонь радостно встрепенулся, обдавая теплом, и он, согретый, постепенно успокоился, задремал. 
     Приснилось, что они с Настей стоят, тесно прижавшись, друг к другу, он чувствовал ее гибкое тело, ощущал ее лёгкую дрожь, которая передавалась ему, возбуждая его. .  Запах мягких, светлых волос одурманивал, было хорошо и покойно.  Он не знал, как давно стоят они, где находятся, время и пространство исчезли.  Настя гладила мягкой ладошкой его волосы, и ему, отчего- то хотелось плакать.  Они стояли, крепко обнявшись и молчали.  Внезапно, что - то изменилось, потемнело, он увидел, как Настя откинула назад голову.  Взгляд был тревожен. 
     -Иди милый, иди - шептали ее губы.  - Иди, странник. 
     Она оттолкнула его и исчезла.  Странник огляделся вокруг, но было темно, и из этой темноты неумолимо надвигалось что-то ужасное, неотвратимое.  Вздрогнув, он проснулся.  Огонь в печке угас, тлели лишь угли.  Щемило сердце.  Он хотел было встать, подкинуть дров, взгляд бездумно скользнул по комнате, но то, что увидел, заставило его судорожно потянуться за ружьём.  Там, в углу, возле обдаваемого лунным светом окна, что-то огромное, чёрное, вперилось неподвижным огненным взглядом.  Оно не двигалось, лишь немигающее смотрело.  Страшный холод шёл от него, холод, от которого леденела спина, цепенели мышцы.  Не в силах пошевелиться, странник застыл.  Чёрная масса внезапно стала расширяться, увеличиваться.