ПАРАЗИТЫ
     Часть первая. 
     - Так мы договорились? – в упор смотрю на журналиста.  Он кивает.  Старается выглядеть наглым, независимым и при этом прячет руки в карманах кожаной куртки.  Я знаю, его пальцы подрагивают.  Откинувшись на спинку жесткого стула сидеть неудобно, но служитель пера изо всех сил изображает акулу и не позволяет себе принять закрытую позу. 
     Безопаснее и неприступнее этой комнаты только замок моих драконов в заблокированном режиме.  При желании я смогу вырвать прибитые к полу ножки стульев и раскроить охранникам череп, но не стану.  Пока. 
     - Если опубликуешь запись до исполнения приговора, тебя убьют. 
     На самом деле, огласка до побега и мне не сулит легкой казни.  После – станет ядовитой шпилькой меж ребер всей эмпирической братии.  Журналист в любом случае не выживет, но знать об этом ему не обязательно. 
     Женщинам положено быть стервами. 
     — Итак, начнем.  Видишь ли, журналист, не все решаемо деньгами и положением в обществе.  Даже отличница из уважаемой семьи от тюрьмы не застрахована.  А знаешь, здесь довольно мерзко — все прелести жизни в одном здании: крысы, которых я не выношу, грязные опустившиеся бабы, которых я не выношу еще больше, чем крыс, отбросы под видом еды, их не то, чтобы есть, их коснуться пальцем ноги противно.  Ан нет, ем и добавки бы попросила.  Все равно не дадут, даже если ноги надзирателям лизать до блеска буду.  И не только ноги… понимаешь, о чем я? Что тебя так передернуло? Не знаешь тюремных законов? Или считаешь выдумками собратьев? Зря. 
     И зря глядишь с презрением.  Когда кто-то допускает в туалет своей натуры, невольно перекладываешь его дерьмо на себя и мысленно крестишься: «слава тебе, Боженька, что я не такой».  А ведь спустя неделю, месяц, жизнь можешь засмердеть так же.  Только память и самомнение не подскажут, что так воняет.  Не веришь? А помнишь, как твоего знакомого толпа пинала по почкам? Ты тогда мимо прошел, посчитав не своим делом.  И никто не знает об этом эпизоде, потому что, сколько ни выпей, гордость и самолюбие не позволят признаться.  Не делай такие глаза, почти каждый мужик аналогично поступал, и почти каждый осуждал другого за то же самое.  Это природа человека, фундамент поговорки «не суди, да не судимым будешь».  Я веду к тому, что ты — такой благополучный, порядочный с виду — не застрахован от ошибок и перемен.  Знаешь, что самое удивительное? От хорошей девочки до меня нынешней всего год.  Один год инакомыслия, который я не променяю ни на какое благополучие. 
     Помню, в тот день похолодало.  Плюс двадцать по Цельсию для сибирского июня вполне нормальная погода, а пятнадцать при ливне — удобная панорама переменам жизни.  Обычно в такие дни я сидела на подоконнике и пыталась писать философские стихи о добре и зле.  Получалось плохо, проба пера как-никак, но я была полна решимости вырасти и стать журналистом.  В детстве всегда так.  Сначала считаешь, что «станешь взрослой», когда закончишь школу, потом — институт.  И вот тогда… Осталось подождать совсем немного до взрослости, до исполнения мечты.  Многие всю жизнь ждут, пока не покрываются плесенью семейной жизни.  А на деле — достаточно выйти в ливень. 
     Помню…
     Глава 1. 
     Капли стучали по карнизу с такой силой, будто тучи напичканы гравием.  Бац.  Ба-бац.  Ба-ба-бац по темечку грохотом. 
     Сколько лет требуется для выработки иммунитета на семейные скандалы? Явно больше девятнадцати.  Или я слишком чувствительна к доносившимся через закрытую дверь воплям, которые не могла перекрыть даже «Tristania».  Хотелось уехать далеко-далеко, куда не донесутся всхлипы и упреки.  Хоть автостопом.  Избавиться от грохота бьющейся посуды и стен с зелеными обоями в крупный синий цветочек.  Всегда ненавидела зеленый цвет, но внимательные родители решили, будто противная травянистость избавит меня от частых истерик.  Куда там!
     За тонкой стеной отец обзывает мать «блядью», она его — «импотентом».  Знаю, в такие моменты мамаша всегда грозит забрать меня и уйти, а он упрекает ее за деньги, меня называет выродком змеи и прочит карьеру проститутки.  Но я не такая, как она! Я никогда бы не стала жить с мужиком ради машины, квартиры и бриллиантов три раза в год — на восьмое марта, новый год и в день рождения.  Гораздо лучше получать маленькие подарки.  Обрадовать дешевым презентом сложнее, для этого нужно знать и по-настоящему любить.  Я никогда бы не стала упрекать ребенка в похожести на отца.  Лучше вообще не иметь детей, чем заставлять их давиться обидой в своей комнате и пропускать телефонные звонки (а вдруг «друзья» услышат ругань предков и — не дай Бог — пожалеют или посмеются). 
     Постепенно, с каждым вдохом я все глубже проваливалась в состояние, которое всегда выполняло функции бестолковых зеленых обоев с точностью до наоборот.  Иной мир в вольере комнаты выворачивал наизнанку, и порой становилось страшно от истинного лица.  Я так и не сумела подобрать название, но я знаю, что это такое. 
     Сначала хочешь объять необъятное, собрать в охапку весь мир, и сделать это надо именно сейчас! В голове возникают вроде бы естественные вопросы.  Например, почему все считают одиночество бедой, если это единственное, в чем ты сейчас нуждаешься? С какой стати ты не можешь говорить с человеком без каких-либо технических посредников, если он находится на расстоянии тысяч километров, ведь достаточно сказать одно слово, и он ответит, причем то, чего ты ждал больше всего на свете? И вообще, кто решил, что ковер в твоей комнате красный, а не темно-сиреневый?
     Начинаешь метаться из угла в угол, все вокруг приобретает очертания хаоса и беспредела, которого сам боишься.  Тебе мешает заколка, стягивающая волосы.  Тебя нестерпимо тянет пройти сквозь стену в комнате или написать что-нибудь гениальное.  На подъеме хватаешь первое попавшееся в руки.  Неважно, что это — ручка с клочком бумаги, вырванным из конспектов по системному программированию, или гитара, которая, как назло, напрочь не строит.  Бешенная сила гоняет мысли от одного полушария мозга к другому, движения рук принимают лихорадочный оттенок.  И вот уже понимаешь, что вряд ли сможешь сочинить вторую “Yesterday”.