— Оно заснуло для нас… И мы… — дух потоптался на месте, не решаясь прикоснуться к младенцу.  — А природа помнит…
     — Боже, он развивает силу не по дням, а по минутам, — с ужасом пробормотал старец, подхватывая посох.  — Нам нужно поторопиться, или мы не сможем с ним совладать!
     Телепортируясь огромными прыжками от одного селения к другому, он задержался только раз, когда заметил, что младенец зашевелился, пытаясь выставить наружу руку.  Заметив высокое и необъятное в длину и в ширину здание из белого камня с куполами-обсерваториями и башнями, в которых варились зелья и благовония — научно-магический центр, старец как-то сразу успокоился, побрел устало.  Остановился у ступеней, устало навалившись на перила.  Силы его были уже не те, приближалась смерть.  Он взглянул на младенца еще раз — наверное, он ему завидовал.  Чтобы чего-то добиться, к этому шли всю жизнь.  Когда-то и он пытался переделать мир под себя… Может быть, в этом была опасность? В том, что младенец легко поломает установленный миропорядок?
     Зачем же его послали? Что не так?
     Ализира сумела сохранить свои традиции и знания, одновременно поднимая техническую цивилизацию.  Какое бы посвящение не имел маг, попасть на другую планету без последних разработок некоторых технократических цивилизаций он не мог.  Кроме того, многие космические пираты рыскали в поисках, чем поживиться, имея на борту мощное оружие.  От них тоже надо было защищаться.  И люди… К чему лишать их той же медицины, от которой не всегда вред? Или образования и автоматизации труда? Но и магия занимала в жизни не последнее место.  Духи помнили все, что делалось человеком за долгие века, помогали сохранить природу и ее богатства, выращивали небывалые и невиданные на других планетах урожаи, собирали в мирах полезные растения и животных, вызнавали новости и всегда заранее предупреждали об опасности.  Магия привлекала их из таких далеких земель, что некоторые ни сказать, ни показать не могли.  Тот, кто видел Ализиру, считал ее Раем.  Боги благоволили и любили ализиранцев.  Уже многие века не было среди них бесплодных и увечных, жизнь проживали долгую, о чем другие могли только мечтать, и не побирались, как некоторые. 
     Правда, в последнее время к ним все чаще подбрасывали сирот, но обузой их не считали, любили и обучали, как своих.  И то хорошо, многие ализиранцы покидали планету, чтобы стать наставниками и советниками, забирая с собой всю семью. 
     И вдруг…
     Об этом «вдруг» уже и забыли.  Пророчество пришло из глубины веков.  Духи передавали его из уст в уста, да еще наткнулись на него случайно в одной из книг пророчеств, о которых знали немногие.  Двадцать пророчеств той книги сбылись, еще до рождения самых древних и старых магов.  А последнее никто всерьез не воспринимал.  Слишком размытое, написанное корявым почерком — писали его явно в сильном волнении, и обрывалось оно на полуслове, будто тот, кто писал, умирал в это время и пытался перед смертью о чем-то предупредить.  Пророчество гласило, что перед самой гибелью мира родится младенец, зачатый от живого и мертвого, отмеченный знаком змеи и древа, как радость и боль, как смех и слезы, как сила и слабость, как искушение и надежда, как два Бога, которые поспорят между собой…
     Могли ли Боги о чем-то спорить? И как человек мог быть рожденным от мертвого, да еще как Бог? И как он мог стоять и там и там, или нести в себе огонь и смерть?
     И все же он родился.  И гибель мира стала неизбежной, как его рождение. 
     Не могут ли они ошибаться? А что, если он один сможет спасти их от грядущей гибели? Эта мысль не давала ему покоя — и не он один думал так же, но после того, что он увидел и испытал, сторонников у него поубавится.  Доложит он, или не доложит, духи не станут молчать, слишком напуганы.  А напугать их не так-то просто даже магу, посвященному во все тайны бытия.  Все они — осколки одного целого, не имели ни смерти, ни жизни, уходили и приходили, как посланники и помощники.  Или навевая непосвященным помрачнения рассудка, если человек был одержимый своим эго.  Или становились кладезем мудрости, когда тот, кто обращался к ним за советом, умел терпеливо слушать.  А поговорить они любили, начиная издалека, незаметно, исподволь собирая воедино такие детали, до которых человек никогда не додумается.  Или приносили пророчества, которые рано или поздно сбывались.  Иные пророчества были кратковременными, для одного человека, иные на сотни лет и обычно касались целого рода или нескольких поколений, а иные…
     Иные были даны, как приговор.  И только тот, кто слушал пророчества, мог обратить их на благо или на беду.  Все пророчества были лишь откликом на событие, которое неизбежно должно было произойти.  И где-то там, среди коротенького послания, было прямое указание, как обойти ее. 
     Кто поверит, что ребенок, который на полгода усыпил все сущее, пришел в этот мир, чтобы спасти их?! Какую еще беду можно себе представить?!
     Нет ничего удивительного в том, что ее решили отправить в другой мир, спали не только они, спали и на других планетах.  Но в душе Древослава царило смятение.  Если было пророчество и знак свыше, как знать, что нет еще более страшной беды, чем этот ребенок?! И как потом отмыться перед душой и перед Богами, если кровь младенца покроет руки?! Сама кровь могла стать проклятием.  Неужели же они, сильнейшие маги, расписались в бессилии перед младенцем?!
     Старец вздрогнул, когда кто-то положил руку на его плечо. 
     — Мы тебя ждали, — голос прозвучал ободряюще.  — Духи нам поведали, что произошло.  Я, право слово, даже не знаю, что сказать…
     — Ничего не говори, — Древослав повернулся к старому другу.  — Мы творим зло, которому не будет прощения.  Я чувствую. 
     — Мы все чувствуем.  Чувство вины! Ты знаешь это не хуже меня.  Нам еще не приходилось судить младенца.  Я бы с радостью повел своих ратоборцев снова в бой против Братства Лютого, чем искать погибели этому младенцу.  Но мы должны.  Здесь наши семьи, наши земли, наш дом.  Избежать гибели мы можем только так. 
     — Хорошо бы, ну а если гибель придет не от него? — с сомнением повторил Древослав свою мысль вслух, обратив взор, наполненный мукой, на умудренного сединами Мировода.  — И когда придет беда, его, наделенного силой, не будет рядом?
      — Все может быть, — согласился Мировод, состроив младенцу козу, склонившись над ним.  — Но кто, кроме него, мог бы нам погрозить? Он еще не родился, а уже показал свою силу.  Ты представляешь, что будет, когда руки его исторгнут огонь?
     — Но мы не умерли.  Мы спали! Как мертвые… А если и огонь имеет двоякий смысл?
     — Пойдем, — Мировод тихонько подтолкнул Древослава, подавая ему руку, чтобы он смог опереться.  — Там ты можешь сказать то же самое.  Если мы и примем решение, это будет не один человек, и не два.  Наберись терпения. 
     Древослав поправил одеяльце, подобрал посох. 
     — Пойдем, — он тяжело вздохнул. 
     
     Нелегко давался Древославу путь от входных дверей до залы, где собрались самые мудрые и старые маги.  Были среди них и представители от наук, которые верили, что магия лишь не до конца изученное явление и опирается на тот же закон, воздействуя на материю, пространство и время с другого угла зрения.  И иногда им удавалось свои предположения доказать.  Например, гипотезу, а теперь уже неоспоримый факт, о двоичности пространства.