Наши наркоманы, проститутки, бомжи — отключилось сознание, не анализирует, не думает о будущем, не помнит о прошлом… Конечно, как всех прочих, того же Матфея, с собой Иисус Иуду не берет, но он не дурак. 
     И он, мучаясь угрызениями совести, приходит к властям и признается в преступлениях, называя Иисуса главным виновником, который организовал эту преступную группировку.  С Иуду, как с человека покаявшегося, снимается всякая ответственность, а кроме того за раскрытие преступления он получает вознаграждение. 
     Никакой войны в то время в стране не было, это развитое государство, безопасное — эфиопский вельможа, казначей, едет в повозке без охраны в окрестностях Иерусалима и садит к себе первого встречного, оборванного и нищего, которого увидел на дороге! Государство, в котором не было сирот, вдовы имели помощь, образованное, богатое — люди впускали в дом философов, которых видели в первый раз, кормили их, поили, чтобы послушать и поучиться, в храмах постоянно шли дискуссии и выступления, это не те церкви, которые у нас, куда ты со своими мыслями не придешь, тебя выставят.  Управляемое первое — советом старейшин — это народ, второе, советом первосвященников, которые в первую очередь были не священниками, как сейчас у нас, а хранителями знаний, людьми, которые учились по двадцать и тридцать лет видеть и слышать Бога, изучали духов, магию… Каста колдунов и магов.  И независимый арбитр, третья сторона, которая представляла собой Гаагский суд.  Цивилизованное общество за пределами государства Израиля. 
     Удивляться, что они часто приговаривали людей к смерти, смешно — это третейский суд, который разбирал самые опасные и жестокие преступления, бытовухой они не занимались.  Бытовуха была там… в любом храме, у знающего законы судьи.  Они разбирали дела об убийствах, изнасилованиях, в том числе — массовое зомбирование. 
     Раскаяние Иуды было столь велико, что он посчитал правильным отказаться от вознаграждения.  Он не покаялся перед сообщниками, он не сказал, что вменяет себе в вину донос на сообщников, иначе, он бы просто отказался от своих показаний или выступил перед народом в защиту, и не сказал, что невинная кровь — это кровь Иисуса.  Невинная кровь — это кровь жертв Иисуса, которую проливал и он, Иуда, являясь сообщником преступной группировки.  Сомневаюсь, что его не убили, и в наше время любая преступная группировка убирает свидетелей, пытаясь извратить их показания, но если он сам лишил себя жизни, это лишь показывает глубину и тяжесть преступления, которую Иуда не смог нести на своих плечах.  И первосвященники, понимая, сколькие люди повесятся, будучи жертвами Иисуса, вскроют вены, разорятся, покупают на вознаграждение Иуды землю, чтобы хоронить их, как Иуда зная, к чему приведет это преступление!
     И где здесь предательство? Иуда чист, он раскаялся в совершенных с Иисусом преступлениях, в то время, как Иисус опирался до последнего. 
     А сколькие показания были не приняты, как доказательство его вины! Не один Иуда свидетельствовал против Иисуса, люди, исполняя гражданский долг, свободно приходили на суд и давали показания.  И сообщники сидели во дворе, прятались, прятали лица, и ни один не пришел в суд и не заступился.  Разве им кто-то мешал?
     А потом они начинают лгать, придумывать, оправдывать себя…
     Если бы у нас было нечто подобное, у нас давно не было бы ни коррупции, ни преступлений, ни людей, которые искали бы поживиться… И как можно требовать от людей, чтобы они славили преступника, но поступали как Иуда?! Человек встал после тысячелетнего рабства, зомбирования, плюнул в мучителя, и этот мучитель на всю страну с благословения государства тычет в человека пальцем и клеймит его, за то, что он дал возможность своим потомкам подняться с коленей. 
     — Подожди, подожди… Иисус учил любви!
     — Да? Он учил смирению! Кто из отцов святой церкви сказал крепостному, ты свободен, встань, строй дом, учи детей, ты человек?! Они выявляли неугодных, избавляясь от них.  Иначе крепостничество не продержалось бы и одно поколение.  Человек смел и самодержавие, и церковь, как только смог подняться с коленей и посмотреть вокруг себя.  Шестьдесят лет — одно поколение непрозомбированных людей. 
     — Ну, пусть встанут, чего они тогда в деревне своей сидят и плюют на себя?!
     — А кто сказал, что людей не зомбируют? Через радио, телевидение, средства массовой информации, тем же наложением рук, это никуда не ушло.  И как можно наладить жизнь, если поставил над собой преступника и молишься на него? У нас люди отдают квартиры, детей, память по сто тысяч человек в год теряют — никто современных спасителей не преследует, люди не отдают врагу, они отдают спасителям.  Кто на престоле славы в голове сел, тому и отдают.  А у нас даже понятия такого нет «зомбирование», не то чтобы уголовной ответственности.  Никто не будет слушать человека, никто не примет заявления, никто не будет разбираться, почему он решил стать бомжом.  Для последователей Иисуса не жизнь, а малина — и колдуны, которые могли прочистить информационное поле, все эти знания взяты у них, им не нужны…
     Ребята молчали.  По лицам Любка внезапно поняла, что многим сама мысль поменять взгляды оказалась не по силам.  Их привлекло приключение, которое обещало что-то неизведанное.  Опасность, адреналин, новые возможности…
     — Мне очень жаль, но вам не войти в мир, в котором правят свои законы, устанавливает их не человек, — она пожала плечами, избавляясь от надежды и планов, которые строила на ребят.  Даже Игорь заметно нервничал, недовольный ее словами.  — А тот мир правит миром в целом, и какие бы законы мы не принимали, мы будем битыми.  Конечно, можно думать о себе, выйти в люди, занять свою нишу, но организм в целом от этого не станет здоровее.  Мы прокляты с рождения, и что бы мы ни делали, нам не войти в сад, который духи охраняют.  Наши предки знали, как они выглядят, что собой представляют, что примерно лепечут… И ловили! Они убивают людей и за мертвую голову получают его самого.  Это как насмешка, как копытом в лоб, как война между мирами.  Богом у духов не человек, и человеку они не рады.  Но их можно и нужно заставить уважать себя. 
     — Ну а что делать? — встряхнулся Вячеслав.  — Я духов вижу.  Ума у них не много, но страху нагнали. 
     — Это на первый взгляд, мне поначалу тоже так казалось, — Любка мельком взглянула на Вячеслава, стараясь скрыть, что здорово обрадовалась его твердой позиции.  — Войти в легкое состояние транса, найти в пространстве объект, который поднимает болезнь, избавиться от болезни — рассмотреть тень духа.  Если он печальный, задать банальный вопрос: отчего не весел, буйну голову повесил… — он дух, грустить ему не о чем.  Он злобная тварь, которая ищет крови… Веселый — облаять: всем плохо, а он веселится.  Они отодвигаются, тогда можно увидеть — тут прошмыгнул, там к кому-то пристроился, тут нагадил, там выставил дураком…
     — Глюки что ли ловить? — засмеялся Виктор.  — Травку покурим, увидим. 
     — Глюки — это то, что они вытаскивают, когда ум человека остается фактически без сознания, — досадливо поморщилась Любка.  — Частично отключилось от бытия, не контролирует поступающую информацию.  А легкий транс — это когда сознание контролирует бытие, пространство бытия и состояние своего пространства. 
     — Это же страшно, когда ужас больной перед глазами мельтешит! — ужаснулся Антон. 
     Обстановка как будто разрядилась.  О том, что она сказала, ребята старались не думать.  Разве что Игорь еще помнил, кусая губу.  Но иначе она не могла.  И если он не сможет пройти тропой духов, так тому и быть.  Здесь оставить его — безопаснее. 
     — Нет, не страшно.  Первое, ты их не замечаешь, когда не думаешь и не стараешься увидеть.  Второе, просматривается граница.  То же самое, что смотреть в воду и видеть, как на дне ее существует жизнь — быстро привыкаешь.  Третье — это помощь, они помнят о пространстве все, кто был, что делал, колдовал или валял дурака.  А уметь повернуть на свою сторону — начальная школа магии.  Четвертое, если не научитесь видеть и отгонять, первый встреченный нами человек — и о нас будет знать весь мир, как об идиотах, которые сунулись в чужой монастырь со своим уставом.  В том мире язычество… не люблю это слово, язычник — это то, что духи вытаскивают и заставляют обращаться к сознанию день и ночь, — единственная религия, единственная идеология, которая признана истинным знанием. 
     — Нормально! А я вижу, хрень какая-то висит передо мной! — офигел Иван, тупо уставившись в пространство перед собой.  — Я через нее вижу… Но ее как будто нет! И точно, на него из башки мура какая-то вылазит…
     — У вас со Славкой шаманов в роду не было?! — заинтересовался Игорь.  — Вы меня удивляете! Я просто привык думать, что Бог один — и метелит меня почем зря…
     — Нет, как будто… Кто его знает! Какая баба признается, кто чей и откуда… Пять минут удовольствия… Делов-то!
     — Бог один, а духи — его мысли, информационное поле.  Его мысли — больше чем мысли.