- Три с половиной
     года.  В личном деле пустуют три с половиной года, словно он на это время выпал из жизни. 
      -Да, похоже, не выпал.  Я думаю, в это время у него как раз жизнь была самой
     интересной.  Посмотри, пожалуйста, что в это время делал человек по имени Биргвид. 
     Записывай: Биргвид.  Посмотри всё, что о нём есть.  Я свяжусь с тобой через пару часов. . . 
     
     * * *
     
      Августин сказал, что время врачует раны.  Он был не прав.  Душевные раны никогда не
     затягиваются, а если и забываются, то лишь потому, что человек стремится забыть.  Время ещё
     никого не освобождало от воспоминаний.  Не верьте, что время лечит.  Это не так.  Время
     лишь помогает былым горестям уйти на второй план, и хотя бы за это нужно воздать ему
     должное. 
      Монгола время не вылечило, да и нельзя было вылечить выжженную изнутри душу,
     как нельзя заклеить скотчем пробоину в борту крейсера.  Время лишь задвинуло
     воспоминания об "ушедших" в тёмный угол сознания, но каждый новый виток жизни
     обязательно возвращал сталкера в этот тёмный угол, чтобы снова лицом к лицу столкнуться
     со своими страхами и горестями. 
      Несколько дней он пытался отправить в тот темный угол воспоминания последних
     недель, когда вынужден был наблюдать агонию своей жены.  Пытался, но там, куда он
     складывал худшие воспоминания, уже не было места.  Он отчаянно стремился забыть, но
     время не лекарь, не способ забыться.  Как не старайся, ты не сможешь забыть.  В этом весь
     ужас и вся прелесть памяти. . . 
      Потерять память, забыть всё.  Однажды пережив это, Азат Хусаинов хотел вновь
     забыть себя и других, стать ещё одним безликим пациентом какой-нибудь больницы, где
     безуспешно пытался бы вспомнить. . . 
      Вот чего он хотел сейчас больше всего.  Он хотел забыть, что когда-то жил в Казане,
     что у него была любящая жена и сын, которого он теперь либо убьёт, либо. . .  либо забудет. . . 
      Он уже начинал понемногу забывать себя былого.  Того беззаботного юнца, который
     считал службу в армии ещё одной ступенью на пути к светлому будущему коммунизма.  Он
     уже не помнил, как встретил Лену, как дежурил под окном роддома.  Зато он помнил всю
     боль, которую Зона ему причинила, и от этого на душе становилось ещё тяжелей. . . 
     
     За двое суток до этого. 
     Бункер на окраине Рыжего леса. 
     
      -Люблю я дождь.  Говорят, на воду можно смотреть вечно. 
      -Ты столько не проживёшь.  - Перебил говорившего невысокий, коренастый сталкер в
     оранжевом комбинезоне. 
      -А ты проживёшь? - Рассказчик потупил взгляд, и последние слова прозвучали глухо,
     едва слышно. 
      Но в комнате, где находилось всего четверо, тот, кому адресовывался вопрос, всё
     услышал. 
      -Я хитрый.  - Сталкер скривил губы в ухмылке чеширского кота.  - Я буду жить долго. 
      -А я, по-твоему, не хитрый? - Рассказчик навис над собеседником. 
      -Ты прямой как карандаш, Порох.  Ты не умеешь хитрить.  Это здорово - ты отличный
     человек, но когда дело заходит о выживаемости. . . 
      -Замолчите оба! - Прервал его человек, лежащий на тахте в углу комнаты. 
      Ему было около шестидесяти.  Аккуратная бородка обрамляла округлое лицо.  Редкие
     пряди волос были зачёсаны назад.  Сталкеры звали этого человека не иначе, как Доктор.  И в
     этом слове не было той фамильярности, с которой говорят о врачах. 
      Нет, Доктор был не просто человеком.  С ним говорили уважительно. 
      -Ладно.  - Пискнул один из часовых, и оба затихли.