И кто не успел — тот опоздал! Уносили прямо из-под носа. 
     А что это, как не промысел?
     
     Идеальная Радиоведущая выдавала себя за красавицу писанную.  Вроде, как и талия осиная, и шея лебединая, личико краше солнца ясного, и стройная, что березка во поле.  Работящей слыла, умницей, нрава кроткого и строгого, оставаясь завидною во всяких местах, в коих человек имеет предназначение: невестою, снохою, дочерью, матерью, женой — но ни тем, ни другим Благодетельница не являлась, часто приговаривая, что выбор слишком велик, и того обидеть не хочется отказом, и этого, и не так, что бы совсем уж свободная…
     Так и жила где-то там.  Ни для кого и для всех — являя пример совершенства и мудрости. 
     Спросить, то ли святую правду возвещали, то ли пиарили Государыню, было не у кого.  Лица Идеальной Женщины, скрытого туманной далью, никто из местных, в той части государства, где жил второй герой сей книги, не видел (или не помнили, чтобы не поминать Государыне, откуда на трон свалилась), а сама она даже на мысленный вопрос умудрялась мысленно послать упрек — мол, не будь как еретик!
     Еретик — клеймо на всю жизнь.  Только недостойный еретик подвержен сомнениям, когда все кругом говорят белое, а он бац! — и вдруг стал видеть черное. . . 
     Да еще вслух!
     Что взять с еретика, которому всюду мнится, что его или дурачат, или общество состоит из дураков, которые ковыряют сопли в носу? Это неуважение к обществу — звездная болезнь: все дураки, я один умный! Какой же умный, если каждому ясно, что Ее Величеству ниже своего достоинства отвечать на вопросы любопытствующих еретиков, которые суются со своими вопросами, ввергая неискушенных во грех?
     Ее Величество всегда опиралась на мудрость Интернационального Спасителя от грехов. 
     А мудрость гласила: оторви правую руку, выколи правый глаз — если члены твои, отрывая от общества, ввергают в геенну преследования.  Если человек не против общества — общество от греха очистит, а если против, то общество разве враг себе? А что такое общество? Истинно, Благодетельница — голова его! А коли голову похулил, разве все остальное оставил незапятнанным?
     И тому, кто решался на развязное кощунство, усомнившись во многих достоинствах Идеальной Радиоведущей, сразу становилось явной третья истина. 
     О третьей истине радио умалчивало.  Но общество о ней догадывалось…
     Некоторые еретики так доставали народ, что когда мерзость падения его становилась как бельмо на глазу, невесть откуда, точно гром среди ясного неба, спускался герой мстительный и объявлял себя ревнителем Царствующей Особы, изгоняя обидчика в неизвестные края.  Наверное, на принудительное лечение… После тайного исчезновения еретика уже никто никогда не видел. 
     Или видели — на похоронах. 
     Еретики обычно умирали, замученные совестью, оставляя посмертные записки, в которых так и было написано неровным почерком: «Меня замучила Совесть!»
     «Бог видит, кого обидеть!» — радовались люди, замечая, что еретик перед смертью обязательно бился головой об стену, заламывал себе руки, или травился ядом, или пробовал удавиться со связанными руками.  И темно становилось вокруг.  Промеж собой было ясно, что это и был Его Величество, но болью отзывалась тьма — и уносила память. 
     Память никто не оплакивал.  Память, пожалуй, единственное, что не оплакивают.  А как, если ее нет?
     И вроде правы были еретики, обзывая народ блаженным, но ведь думать так — самое кощунство и есть! На принудительное лечение никто не хотел.  Лучше уж быть блаженным, чем стать блаженным.  Поэтому смеялся народ, когда очередной еретик приставал к нему с требованиями и уговорами открыть глаза на правду. 
     На какую? Где она — правда? Да разве ж есть, если у каждого своя правда?
     И каждый хотел быть рядом с Идеальной Женщиной, чтобы в тепле, в сытости, безопасно.  Каждый мечтал быть похожим на Благодетельницу, или старался заслужить такую славу, что бы Радиоведущая не сомневалась, что человек идейно проткнут ее Совершенным Образом.  Тогда можно было помечтать попасть однажды на передачу прославлять Ее Величество.  Откуда-то брались же те, которые вторили Благодетельнице, воодушевляя собственными примерами беззаветной любви, преданности и послушания?!
     Никто не хотел быть уличенным в порочащих связях.  И тот, у кого характеристика хромала, сразу становился изгоем.  Чисто коллективно-подсознательной бессознательностью. 
     
     А жила та Идеальная Особа в царстве-государстве, где в реках издревле текли молоко и соки натуральные, впадая в озера сметанные с берегами кисельными, йогуртовыми да сырными, под ногами скрипели жемчуга да камни самоцветные, печки водились, которые сами пироги пекли, и цвело, и перло из земли так, что воткни сухую ветку, как на ней тут же листья и цветы распускались.  Небо было синее-пресинее, горы высокие-превысокие, долы широкие, леса дремучие, и такой простор и ширь кругом, что если государство с одного конца мерить, другой был где-то там, где тридевятое государство начинается.  И не было у государства ни конца, ни края. 
     Государство было именно таким. 
     Но голос Благодетельницы вещал, вразумляя народ, что все как раз наоборот: реки смородиновые усыпаны костями, бездна не дремлет и глотает кусок за куском.  Что не печки то, а драконы, которые палят землю вместе с жителями.  Кругом вампиры и оборотни, да нежить всякая.  Что благодетельных женщин, почитай, не осталось на белом свете, кроме ее, всеми любимой.  И нет в царстве-государстве Света белого, а только Тьма, с которой она одна могла бы управиться…
     И как только она это по радио скажет — в раз прозреет человек! Глядь, а там кость из земли торчит! Тут… погосты большие, как мегаполисы.  Уж и бойня идет за могилу, как за крышу над головой.  И безымянные люди на погостах — немые свидетели.  Но и тут покоя не было от еретиков: то в невесту в ночи нарядится и помашет ручкой, то из тумана ощерится, то промеж людей пожить сообразит, жути нагоняя. 
     Все покойники из нормальных людей, как покойники, лежат себе тихо, а эти…
     Поэтому из мегаполиса их изгоняли вон, закатывали то место в асфальт, строили над ним завод ядовитый.  Пробовали еретиков при жизни в костре сжигать, чтобы знал — сгорел, и нет у честных людей ему места.  Не помогло.  Еретики начинали обживать самые богатые дома и дворцы.  Мол, нет места, и не надо, я тогда где придется — Ой! — выставится из одного угла, — а я вас не сильно стеснил? И покажет гнусность свою, обживая все четыре, вселяя ужас и творя ужасы. 
     Кому бы понравилось жить с привидением, которое все время за тобой подглядывает?!
     Ну как тут в нечисть не поверишь?
     И верили люди, внимали.  Печки уничтожали, отравляли реки, зверей изводили, лес рубили, чтобы не осталось на земле места для нечисти.  Вроде бы никто не запрещал Благодетельнице Тьму в Свет обращать, наоборот: ждали, подбадривали, надеялись.  Но ничего не происходило, а только хуже становилось.  Брат брата мог запросто насмерть забить при разделе родительского наследства.  Или детушки помочь представиться родителю.  Или был-был человек богатый, и вдруг проснулся утром, а нет у него ничего! Смотрит он на банку, в которой хранил сбережения, а там — резанная бумага!
     Или всем честным народом развяжут войну против дворняги, откормившей себя на хлебосольной помойке…
     Ну, а Благодетельница здесь при чем? — спросите вы. 
     Правильно, сам человек виноват.  Но в целом картина представлялась безрадостная. 
     Если в корень зреть — кто за мысль в ответе?
     Каждый Государь, взойдя на престол, обещает искоренить зло в умах людей — ну так разберись с умом-то! Или с чужим, или уж со своим! Или не обещай, или как-то прокляни человека, который в уме вам, Государь, факю показывает! Не пришлось бы дворнягу кормить, если бы вы, Государь, расшифровали народу многосмысленное ваше наставление — «жестокое обращение с животиной».  Дали бы человеку указ: не имеешь лицензии на развод животины — кастрируй по государственному повелению! Нехай скотина твоя живет, но душу, никому ненужную, бездомную, не плодит.  И премию за послушание народу, чтобы народная экономия на беспризорниках стала бы ему явной.  И пригрози: не хочешь к нам, сами приедем, но премия не тебе достанется!. . 
     Да только кто, кроме еретика, мог так рассуждать?!
     Все будет! — понимало народонаселение, когда слушали голос Матушки всея государства.  Каждому же ясно, что перестройка требует кардинальных перестроений, связанных с разными трудными периодами в жизни простых людей.  И никто не роптал.  Выживали, как кто умел.  Кто-то хорошо, кто-то не очень, у некоторых совсем не получалось.  И помочь бедолаге никто не брался.  Ни местная власть, ни государственная. 
     А зачем?
     В человеке твердость должна быть, а если жалоблив и унести не может, когда слабого бьют — не поможешь! Помоги ему, а на следующую неделю опять прибежит! Так можно со всеми хорошими и крепкими людьми отношения испортить.