Чтоб не чувствовать себя виноватым перед другими, нужно просто не обращать на них внимания.  Какое ему дело до всех остальных! Есть весь мир, и есть он – Рыжий Пес по имени Волк.  А больше ничего нет. 
     Сила.  В этом – сила.  В непоколебимой уверенности в своих силах и возможностях.  Разве он не может доказать на деле, что все так и есть, как кажется ЕМУ? Не словами, так силой он всегда это обоснует, ибо не родился еще такой…
     На фоне сильного самоуверенного Пса все остальные со своими слабостями казались мусором, грязью под ногтями.  А Пес был велик! И так трудно было примириться с окружающей Пса низостью.  Трудно допустить – только допустить, что бывает другая точка зрения, что кто-то совершенно случайно может оказаться правее.  По-другому, для себя, но тоже правым.  Сам не понимая, Пес беззастенчиво вклинивался в чужие жизни, осуждая или поощряя, несмотря на внешнее безразличие. 
      Если раньше было скучно, то теперь Псу хотелось иногда самоубиться, чтоб не чувствовать собственного одиночества.  Или перебить всех остальных, чтоб не мучились.  Потому что биться со всем миром за его совершенство, дотягивать окружающий сброд до своего уровня было нелепым и бессмысленным.  Пес признавал, что он тоже может иногда-иногда ошибаться, но все-таки, он делает семимильные шаги к правде.  К истине.  Стремится.  Учится на ошибках.  Видит.  И если это смог обыкновенный пес (почему-то в этом месте Пес резко уравнивал себя со всеми остальными, хотя в любое другое время разделял собственную личность и прочее низшее), почему не могут остальные? И потихоньку Пес стал презирать окружающих его шакалов.  Видеть правду оказалось легче, чем закрывать на нее глаза.  И тогда Пес вспоминал «мудрую» гиену, научившую его видеть.  Не всегда хорошими словами, но где-то глубоко внутри Пес понимал, что видеть – это правильно.  Он тогда не знал, что надо еще и уметь ПРАВИЛЬНО смотреть. 
      -- Вот я – гиена, – продолжал знакомец, -- Да, я простая гиена, каких миллионы в городе.  Но в отличие от остальных я понимаю, что у меня не было выбора.  А они все мне кричат – да ты гиена! Грязная гиена! Ты живешь на мусорке и питаешься падалью! И что я могу им ответить? Ничего.  Хотя они все попадаются на мусорке не реже, чем гиены.  Разница в том, как на это смотреть.  Я знаю, что никуда я отсюда не денусь, потому что у каждого свое кредо.  У гиен – вызывать неприязнь, питаться падалью и поддерживать общепризнанное мнение.  У шакалов – выть по углам и гордо говорить – да мы же настоящие койоты! – тем самым поддерживать общепризнанное мнение.  У лисиц – обсиживать те же углы, в надежде сойти за сук.  И думать, что они, по крайней мере, самые честные.  И тем самым…
      -- А собаки? – ревниво спросил Пес, впавший в знакомый ступор от слов знакомца, когда становишься одним большим ухом и одним большим сердцем, чтоб легче было понимать. 
      --А что собаки? У собак одна дорога – опускаться до гиеновидных.  А что им еще тут делать? Настоящие Псы уже давным-давно свалили отсюда.  Главным было просто решиться.  Вот у нас с тобой элементарно не хватило смелости…
      -- Ну, не обобщай!! – оскалился Пес.  -- Я…
      -- Ты.  И ты, и я, и еще куча народу.  Ты их всех знаешь.  Все те, кто мог пойти далеко, а сел, найдя удобную ямку для седалища.  Все те, кто сейчас догнивает в своих ямках. 
      -- Ты знаешь, а мне кажется, что это не совсем кредо.  Выбор всегда есть.  Просто мы не замечаем его вовремя.  – задумчиво сказал Пес.  Ему хотелось хоть какой-то свободы воли.  Трудно было просто подчиняться судьбе. 
      -- Да нет, не так.  Просто выбора нет, потому что больше ничего нет, кроме этой мусорки.  И ТЫ никуда не денешься.  Потому что эта свалка – она везде свалка.  И в Америке, с ее прилизанной американской мечтой.  И на Рублевке.  Только она там посвежее, побогаче и все хлебные места наверняка уже заняты.  Она не вокруг, она в головах.  И от нее, тем не менее, несет тухлятиной. 
      -- А как же те, что свалили отсюда? Неужели они не замечают?
      -- Почему же? Они-то все прекрасно замечают, получше нас с тобой, осознают и продолжают строить СВОЮ свалку жизни.  Потому что привыкли, это стало стандартом – жить на свалке.  В этом нет ничего зазорного.  Своеобразным кичем стало лишь то, что некоторые ухитряются доказать остальным, что свалки нет.  Что весь мир благоухает, везде все чистенько и прекрасненько. 
      -- Почему же никто никогда…
      -- Потому что никто не хочет быть обманутым.  Они себе-то признаться не могут, не то что окружающим, что вся их суета на самом деле есть взбирание по трупам недавних товарищей, которых отволокли на свалку за ненадобностью и упраздненностью.  И что идти по мертвым головам не так уж и противно.  И что на общем фоне этого вовсе не видно. 
      -- И что же, везде так? И давно?
      -- Везде.  Всегда.