Кошмар.  Посмотри сам, никого нет. 
     Продолжая сердито ныть, мальчишка медленно опустился на колено и, неловко изогнувшись, заглянул под кровать.  Действительно кроме пыльной штанги, коньков и тапочек там больше не было ничего.  Ни мельтешащих от избытка энергии мглистых бляшек, ни злобного их хозяина.  Мальчишка недоверчиво огляделся вокруг – реальность возвращалась в свои привычные, с детства знакомые рамки, в которых не было места необъяснимому. 
     Мама усадила сына на кровать, успокоила, после чего сходила в зал и принесла на бумажке две растолченных в порошок таблетки успокоительного.  Толик выпил лекарство.  Мама, обняв сына за плечи, посидела с ним до тех пор, пока он не стал клевать носом.  Затем она уложила его в постель, укрыла одеялом и удалилась, решив оставить ночник включенным до утра. 
     Утром Толик едва сумел открыть глаза.  Все тело лихорадило, суставы выкручивало тягучей болью.  Поехать с Димкой и его родителями кататься, как планировалось, на лыжах с горы Дерсу он не смог. 
     Доктор пришел около половины первого и сразу поставил диагноз ламинарная ангина.  Горло у ребенка было красным, температура поднялась до тридцати девяти градусов.  День и всю ночь Толик промаялся в горячечном бреду.  Мама не отходила от постели. 
     Лишь утром температура начала спадать.  Придя в понедельник с визитом, доктор был очень удивлен, что налет на миндалинах так и не появился.  Они болели при надавливании, мальчишке было больно глотать, но размеры их не увеличивались.  Выходило так, что диагноз был поставлен неверно.  Врач еще раз тщательно осмотрел пациента, обнаружив лишь симптомы воспалительного процесса, но выяснить в какой именно части тела он протекает, так и не сумел, отправившись обратно в поликлинику сильно озадаченный. 
     Температура у мальчишки спадала, но параллельно с этим процессом наваливалась слабость.  Толик заметно похудел.  Щеки впали, нос заострился, под глазами начали обозначаться темные круги.  Ближе к вечеру его стали сызнова одолевать различные видения: то казалось, что за окном полощется огромное черное знамя, то виделся длинный, темный, сырой тоннель. 
     А однажды, являлся странный субъект, совершенно не имеющий обличия.  Толик лишь чувствовал его присутствие.  Видел тонкие сухие пальцы, торопливо, но абсолютно равнодушно сучащие нить, пряжей для которой служило его собственное тело.  Усилием воли мальчишка пресекал дальнейшее развитие галлюцинаций.  Он еще находил в себе силы бороться с болезнью и, когда мама подошла к нему в очередной раз, собрался с силами и произнес:
     - Мам, там… в помойном ведре… на дне… лежат обрывки письма… без адреса… пожалуйста, принеси мне их все. 
     Думая, что у сына снова начинается бред, женщина обняла его голову и заплакала.  Она гладила, теребила его волосы, успокаивая, а сама поражалась, насколько они теперь казались безжизненными и жидкими.  Толик же понял, что просьба его исполнена не будет.  Чтобы ее повторить требовалось время, требовались усилия. 
     И тут пришел Димка.  Вернувшись с катаний, он сразу же забежал к другу.  Воспользовавшись тем, что сын не один, мама решилась сбегать в аптеку. 
     Когда мальчишки остались одни, Толик собрался с силами и поведал другу такие свои соображения:
     - Димон, не ангина у меня… слышь. 
     - Ну?
     - Там, в ведре… в помойном ведре посмотри… - пытаясь принять сидячее положение, продолжил Толик. 
     - Ты чего? Чего гонишь-то? Гонишь?
     - Стой.  Не перебивай.  Это письмо.  Я его порвал и выбросил туда…
     - Да перестань, Толян! Письмо тут не при чем, ты просто вирус какой-то подхватил и…
     Толик завертел головой так сильно, насколько мог, и друг осекся. 
     - Вирус… Я скоро умру, Димон…
     - Да перестань, Толя!
     - Дим, не перебивай.  Мне тяжело.  Послушай, я расскажу… потом будешь говорить…
     - Ну, ладно, давай.  Слушаю. 
     - Дело в письме.  В том письме вирус.  Понимаешь?
     - Язва?! Сибирская язва? – поразился Дима Петренко, отшатнувшись от постели больного. 
     Толик помолчал, закрыв глаза, всем видом показывая, что друг понял его неверно.  Димка вновь склонился над ним.  Тяжело вздохнув, Толик открыл глаза и продолжил севшим голосом:
     - Не.  Хуже.  Вирус, но не такой… а как… компьютерный.  Сами слова в письме вирус… страха… вирус страха, понимаешь? Подожди, подожди… сейчас объясню, - Толик с усилием принял более удобное положение и сосредоточился.  К нему и самому-то понимание приходило лишь в процессе вещания.  – Эти слова из… письма, как программа… заражают мысли страхом… я прочитал его… поверил… и заразился.  Стал бояться.  Я боялся его порвать, но порвал… и теперь умру… оно память мне разрушает, как… как компьютерный вирус… понимаешь?
     - Да, подожди ты, я же тоже читал его…
     Письмо мне пришло… Ты слушай.  Я знаю, что скоро умру, точно знаю.  И не спорь.  Если не попробовать сделать так, как там было написано, то…
     - Написать три письма?
     - Да. 
     - Ты подожди тут, я сейчас! – Димка поспешно сорвался с места и устремился в туалет. 
     Толик услышал, как загрохотало перевернутое ведро, зашуршала рассыпанная по полу бумага.  Димка лихорадочно собирал обрывки послания.  Вскоре он появился на пороге комнаты с ворохом бумажных лоскутов. 
     - На! – вывалил он свою ношу на одеяло, - Что тебе еще дать? Бумаги, ручку?
     - Дим, дай еще клей и лист. 
     - Давай, я его тут соберу на столе!
     - Нет, не надо.