Колыванов согласился, что такое богатство наступающим германцам оставлять ни за что нельзя, но и увести его с собой сейчас никак невозможно, ввиду большого объёма.  Сговорились на том, что, выставив часовых (из непьющих), пол суток будут уничтожать алкогольные запасы противника (путём поглощения), после чего то, что смогут унести, возьмут с собой, а остальное выльют на землю, что б не досталось жадным до бесплатного пойла немцам. 
     
     Так и сделали. 
     
     В следующий раз Граевский встретил Колыванова уже через четыре года.  Тогда часть каппелевского штабс-капитана Граевского заняла небольшой уездный городок, и в подвалах местного ЧК обнаружила избитого до полной неузнаваемости есаула Колыванова, играющего с другими арестованными (из деловых, конечно, - рядовые заключённые дикого есаула откровенно побаивались) в буру.  Правая рука у Колыванова была сломана, левый глаз заплыл до полной непроглядности, да и вообще, на следующее утро его собирались расстрелять, как врага трудового народа.  Не успели. 
     
     Потом ещё много чего было.  Убили Колчака.  Убили Каппеля.  Появились новые герои, навроде барона Унгерна или Дитерихта.  Но Граевский свой выбор сделал.  В стране, не знающей и не хотящей знать самых элементарных законов, только человек живущий вне закона может выжить и сохранить себя. 
     
     И начала гулять по Сибири банда Чёрного Грая.  Сначала по мелочи – грабили чекистские и продотрядовские обозы, приглядывались, а потом грабили совковских инкассаторов, хотя, кому их совдеповские деньги нужны то, другое дело, когда они золотишко возят, в города наведывались, занимаясь тем, что впоследствии прозвали «рэкетом». 
     
     Потом объявился Батька Ваня Соловьёв.  Вроде б и ничего из себя не представлял – бывший казацкий урядник, но… Встретившись с ним, Граевский почувствовал хищника наподобие себя.  И прогнулся, потому, как силу почуял.  Тридцать сабель Граевского вошли в «лесную армию» Соловьёва на особом положении.  Сильная харизма у атамана Соловьёва была, шли за ним люди.  Может потому, что никогда он никого не продавал и не предавал, а может и потому, что друзья для него были Друзьями, а враги – Врагами.  Врагов карал беспощадно, а Друзей… Друзей просто не трогал.  Идеальный диктатор. 
     
     Но тупой. 
     
     «Если б Ваню вместо Колчака в Верховные Правители выдвинули – за ним бы все пошли» - размышлял иногда Граевский.  – «А Колчак – и чего? Фамилия басурманская.  Русские за кого в 1613-м году голосовали? За Романова.  А Соловьёв чем хуже? Сейчас спасители России кто: Унгерн фон Штернберг, барон Врангель и Дитерих.  Пойдёт народ за ними? Да ни в жизнь.  Он лучше Ленина выберет.  И выбрал». 
     
     Обстановка меж тем накалялась.  Прислали каких-то чекистов из Центра.  Они лютовать начали, стреляли всех, кого ни попадя, стараясь на Соловьёва выйти.  Нагнали красноармейцев, только вчера винтовки увидавших, на «борьбу с бандитизмом».  Убивали их пачками, конечно, но меньше не становилось.  И стало понятно Граевскому, что долго так продолжаться не может.  Победили в стране Ленин-Троцкий, а значит ему, штабс-капитану Граевскому в этой стране делать нечего: пора уходить. 
     
     Как будто прочитав его мысли, вызвал его однажды Соловьёв. 
     
     -Удрать хочешь? – не поднимая головы от стола, на котором кроме стакана чая не было ничего интересного, поинтересовался он. 
     
     -Уйти хочу, - честно признался Граевский. 
     
     -И правильно, - согласился Соловьёв.  – Не сегодня-завтра нам всем край.  Сила сейчас у красных.  Мог бы – сам бы удрал.  Но не могу.  Если я сбегу – народ вообще веру потеряет.  А убьют меня – так что-то у кого-то в душе да останется.  А ты уходи.  И ребят своих забирай.  – Соловьёв помолчал, - И не только ребят. 
     
     Атаман ещё минуту помолчал, отхлебнул чаю из стакана в серебряном, с императорскими вензелями подстаканнике и продолжил:
     
     -Награбили мы много.  Очень много.  Ты атаман не знаешь всего, а я ведь полмира купить могу сейчас, только зачем? Если я сейчас в избе сижу и чай пью, так это только потому, что нравится мне это и человек я такой – не могу по-другому.  А ты, Грай, можешь.  Поэтому, - голос Соловьёва окреп, - сейчас ты уйдёшь отсюда и пойдёшь к моему казначею Абрашке-жиду – он в курсе.  Абрашка выдаст тебе что причитается.  Половину – можешь потратить на себя и своих людей: всем хватит.  А вторую завещаю потратить на дело борьбы с красной заразой.  Сделаешь?
     
     Граевский пожевал губами. 
     
     -Я-то сделаю. … А почему ты веришь мне? Может обману?
     
     Соловьёв ухмыльнулся:
     
     -А я и не верю.  Только ведь ты не один такой.  Разные люди с нашим золотом в разные стороны пойдут, не может быть, что б среди них ни одного честного не оказалось.  А если выйдет так, что никто за Россию не постоит, не захочет, тогда и жить-то зачем? Зачем мы все жили?
     
     Тогда с Граевским ушло шестнадцать человек.  Сейчас, считая самого штабс-капитана, осталось только семеро.  Кто-то погиб в неизбежных стычках с наводнившими тайгу, как клопы матрас, красными.  Лёня Евграфов просто утонул, когда полез купаться, а казак Сергей Варфоломеев подхватил какую-то непонятную заразу, от которой сгорел за день (закопали его в тайге, поставив простой, наскоро срубленный крест без имени и фамилии).  Был ещё Фёдор Крылатов, который надумал ночью наложить лапу на казну и убежать с ней к себе - куда то в Самарскую губернию.  Его Граевский собственноручно пристрелил и хоронить запретил: собака и гнить должна по-собачьи, а не по-людски.