ВОЛЬНО! Я не знаю, какого черта меня понесло в эту подворотню.  Там было темно и мокро, что очень соответствовало моему настроению.  Лужи блестели под ногами, словно оброненные на радость простому народу сказочным царем медяки.  В лужах по очереди отражалась луна, изредка закрываемая наплывающими облаками, больше похожими на обрывки оберточной бумаги.  В подворотне стояло трое людей подозрительного типа – вроде тех, что продают на углу литературу, чаще оказывающуюся всего лишь словарями матерной и ненормативной лексики, медицинскими пособиями по анатомии женского тела с глянцевыми иллюстрациями, и, иногда, из-под полы составными частями детонирующих элементов и оружия, как-то: шнурами, похожими больше на чьи-то грязные и наверняка уже никак не загорающиеся шнурки, патроны, напоминающие по форме маленькие ракеты очень ближнего боя, способные покалечить исключительно использующего их, и прочее… Я проскользнул мимо них тенью, чтоб избежать назойливых приставаний, вынуждающих приобрести что-либо из предлагаемого товара.  На стенах висели обрывки объявлений, разглашающих о продаже самого разнообразного барахла и всяческой рухляди.  Под ними сидела кошка и пучила в темноту глаза, увидев меня, она метнулась за угол, раздался лай, кошка вылетела обратно, фыркнула на меня и пронеслась мимо.  Я пошел дальше.  Собак я не боялся, я боялся людей.  В следующую секунду мне показалось, что на меня идет стена людей, длинный строй который оканчивался где-то чуть дальше Магадана.  Но это оказались всего лишь мальчишки, дружной кучей бредущие в сторону, явно отличную от моего направления.  Меня мало-помалу охватывало безразличие ко всему происходящему вокруг.  Казалось, если вся эта куча развернется и сзади нападет на меня, предпринимая всяческие действия оскорбительного характера, я ничуть не обижусь, и даже не буду сопротивляться.  Я вспоминал стихи, говорящие мне о безбрежности неба, о бескрайности океана, о бесконечности человеческой добродетели, и на миг я верил им, хотя и знал, что все это конечно, и только человеческая глупость не имеет предела.  Какого черта я поперся в эту подворотню? Я пошел обратно и вскоре догнал мальчишек.  Мне показалось, что за последние пятнадцать минут они выросли и стали больше похожи на молодых бугаев в подростковых куртках, стали более агрессивными и нахальными.  Они что-то громко кричали за моей спиной, смеялись в полный голос, в спину мне полетел ком земли.  Дом встретил меня теплой пустотой знакомого помещения.  На мгновение мне показалось, что квартира вот-вот вздохнет, и, вдохнув морозного воздуха, охладеет ко мне еще больше.  Стены привычно давили на гражданскую сознательность, мне не нужен был свет, чтоб видеть щели в стенах, подранные обои и кое-где отваливающуюся штукатурку.  Единственная лампочка – источник тепла, блеснула искрой под потолком и погасла на прошлой неделе, как я понял, навсегда.  В полутьме я привычно нащупал кровать, откинул холодное одеяло и почти сразу повалился в сон.  Я проснулся рано утром.  Как обычно в это время суток светило яркое солнце, лишившее Меня всяких сомнений в благорасположении мира ко Мне.  Занавеси на окне пропускали в квартиру очень много света, он лился на пол с поражающей воображение скоростью падающей с высоченного уступа воды, струился, подобно легкой дымке и в то же время падал, тяжело ударяясь об пол, роняя золотые брызги на ковры.  На душе было радостно.  В дýше – мокро.  Я бодро вскочил с кровати, встряхнулся и побежал во двор.  Там как всегда было шумно.  Я быстро навел порядок, все вынюхал, поздоровался с некоторыми достойнейшими представителями своей династии хранителей дома.  Замешкавшихся полосатых Я прогнал, не теряя, однако, достоинства, присущего исключительно Мне и моим сотоварищам, и еще некоторым счастливчикам, угадавшим родиться под удачной звездой.  Вернувшись в дом, Я прошествовал на кухню, где Мне было предоставлено меню на выбор, как-то: рябчики, рыба, разнообразнейшие холодные закуски, коктейли громкого эффекта, ромштекс, рябиновая настойка, романы и рысаки, ромашковые кошки и рижские рыси.  Все это было давно мне знакомо и не представляло особого интереса.  Я съел котлету.  Я вернулся в комнату, покружил некоторое время в раздумье – заняться было больше нечем, и решил подумать.  Я улегся на кушетку и стал думать о благорасположенности мира ко Мне.  Благосклонность изливалась на Меня отовсюду.  Я был любимцем двора и, тем не менее, иногда не брезговал порыться в отбросах жизни, дабы найти что-либо ценное, обычно ускользавшее от взгляда прочих.  Частенько это мне удавалось – крохи золота средь мусора стоили затрат как энергии, так и времени.  Может, они и не несли никакой материальной ценности, но для меня они были ценны именно своей бесцельностью, ибо никто коме Меня не мог заинтересоваться ими.  Весь этот мир принадлежал Мне, ведь если вдуматься, то становится ясно, что кроме Меня в мире никого нет.  И весь мир умещается у меня на ладошке.  Я зажмурился от удовольствия.  Мечты были сладкие, как мед, тягучие, засасывали и затягивали меня все глубже и дальше.  Они уносили меня в далекие глубины счастья, кружили меня в танце осенних листьев, желтых, душистых, пушистых… Внезапно мне в голову пришла одна идея.  Как давно я не был за городом? Как давно я не выходил за ворота поместья? Казалось, уже целую вечность.  И где-то в глубине моей памяти я видел словно отпечатанные кадры из какой-то пошлой жизни: пустую мокрую улицу, жмущихся к стене людей в серых плащах, от которых терпко пахло страхом, опасностью, агрессией, и чем-то еще, запахом, присущим старым подворотням, через которые жители окрестных дворов боятся идти в темное время суток.  Оттого и пусты дворы – люди торопливо прячутся в свои каморки, ожидая наступления темноты.  Или это просто страшный и чужой сон, рассказанный мне кем-то давно незнакомым? Я обратил внимание на то, что я давно уже иду куда-то неторопливой походкой, не оглядываясь, не глядя ни на кого, не разбирая дороги, какими-то тропинками.  Мимо меня неслись прочь дома с обшарпанными стенами, золоченые хоромы сотоварищей, точь-в-точь похожие на те, в коих обитаю я, заборы, недоступные, как граница, незримо присутствующая где-то там, где ее не видно, но ощущается по поведению людей, несуразных и чужих.  Тропинка закончилась, я вплотную подошел к полю, полному полыни, полян и полдников, полосатому, словно Чеширский кот.  Поле душисто пахло травами, землей, нагретой теплым доброжелательным солнцем и пустотой.  Я ощутил себя счастливым по причине собственного одиночества и зашел в траву.  Она приятно щекотала ноздри своим пряным запахом, дурманила, звала все дальше, и я шел, упиваясь единственностью Себя в мире. … Но чем дальше я заходил, тем явственней ощущал, что помимо меня здесь неосязаемо присутствует колоссальное количество кошек, комаров, комбайнов, коры, кордонов, корицы.  Я чуял запах смерти.  Смерть была у меня под ногами, я топтал ее своими босыми ногами, я наступал на то, что может быть, еще вчера ходило по этой же самой земле, и это навевало мысль о том, что и я скоро так же буду присутствовать в этой сырой земле.  Я испугался.  Казалось, что-то невидимое схватит меня, нет, даже не схватит, а разом, моментально, сделает меня бесплотным духом, и я буду ментально ощущать, что вот под этой землей лежат и мои кости, и дарят страх другим, пришедшим на поле в поисках свободы.  Я повернулся и побежал домой во весь дух.  Вернувшись домой, я поскорей залез под одеяло, чтоб выгнать из себя ощущение болезненности.  Мне показалось, что недавний страх так сильно подействовал на меня оттого, что я заболеваю.  Я постарался уснуть и забыть о недавнем кошмаре.  Что вскоре мне удалось.  Ночь была грязная, как и весь этот мир, склочная и холодная.  Я не хотел было вставать и идти куда-либо, но заснуть больше не мог.  В полудреме мне мерещились голоса, запахи, всякие шумы, чужие, словно дуновения морского ветра.  Я никогда не был на море, но отлично представляю себе, насколько там должно быть влажно, там, где безбрежная вода, серая, колыхающая борта кораблей, враждебная, неуютная, приносящая исключительно дискомфорт.  Море – это должно быть страшно – и ветер с моря приносит чужие запахи, незнакомые, непривычные и даже не опознаваемые, далекие, не напоминающие абсолютно ничего, мокрые запахи.  Липкие запахи, как вчерашняя ночь.