Сначала Витя ничего не увидел, но поморгав (мешала изморозь на веках), он безмятежно, словно это были и не его ладони, посмотрел на свои руки. 
     Ладони, в тусклом свете лампочки, казались густо вымазанными мукой.  Вены запали внутрь и были почти не видны, потеряв свой естественный голубовато-зеленый цвет, зато ногти, вместо розового окрасились в синий.  Витя попробовал размять ладони, уже напоминающие по твердости камень, но покалывание разрослось к предплечьям. 
     На спине, незащищенной, голой, открытой холоду, казалось, вырос панцирь.  Уже не ныла печень, да и сам холод почти не ощущался. 
     «Надо что-то делать, – заставил подумать себя Витя.  – А то замерзну тут на хрен».  Он попробовал встать с корточек, но затекшие, остывшие ноги никак не хотели слушаться.  Парень сделал еще одно усилие, покачнулся и упал на пол. 
     Голая спина, плечо, рука Вити коснулись холодного инея на полу, но он этого даже не почувствовал.  Ему было хорошо.  Падение каким-то удивительным образом украло все его неприятные ощущения. 
     Холода не стало.  Скрючившись на ледяном полу, Витя ощутил прилив жара.  Теплота нахлынула на него волной, покрыла собой и, сконцентрировавшись в животе, медленно переместилась в область сердца.  В груди запылал пожар, словно от горячей юношеской влюбленности.  Витя закрыл глаза, сделав большое усилие, потому что веки по-прежнему были покрыты толстым слоем инея, раздвинул онемевшие губы в улыбке и замер, предавшись приятным ощущениям. 
     Горячий шар в груди начал разрастаться.  Он запульсировал, разгоняя застывшую уже кровь по жилам, налился мощью, впечатляя своими размерами и струящейся энергией. 
     Внезапно он разделился.  Одна часть шара ушла вверх, к горлу, голове, а другая, медленно опускаясь, переместилась в живот, к половым органам, ногам.  Тело Вити начало нагреваться. 
     Ужасно хотелось спать, но Витя и не противился своему желанию.  В глазах появился теплый свет, бьющий из шара в его теле, Витя глубоко вдохнул морозный воздух, вдыхая при этом и этот теплый свет, струящийся из него и умер. . . 
     
     …Издалека донесся голос.  Он, похожий на женский, отдавал эхом не только в ушах, но и во всем теле, дребезжа, всколыхивая воздух.  Витя, словно очнувшись от сна, посмотрел вверх, пытаясь рассмотреть что это за Ангел с ним разговаривает, уже будучи уверен что он действительно умер. 
     Ангелом оказалась сорокапятилетняя женщина с крупными чертами лица и маленькими усиками над верхней губой.  Она, склонясь над ним, без интереса смотрела в его приоткрытые глаза.  «Надо же, – подумал Витя, – они почти как люди». 
     – …Грибники нашли сегодня, – эхо женщины достигло слуха Вити.  – Без признаков жизни.  Посмотри, у него еще окоченение не прошло.  Парня в холодильнике держали, что ли?
     Рядом с женщиной появилось еще одно лицо – небритое, с красными прожилками в глазах и белой затертой шапочке на голове. 
     – Ты смотри, глаза открыты.  Непорядок, – сказал склонившийся над Витей мужчина и коснулся своей, затянутой в белую перчатку ладонью лица Вити. 
     Молодой человек ощутил давление на глаза, почувствовал усилие с каким хотели их закрыть, но веки, еще сохраняющие впитавшийся в них холод, никак не хотели закрываться. 
     – Черт, не хочет, – сказал мужчина, а женщина рядом хмыкнула. 
     – А тебе какая разница? Пусть смотрит, теперь ему уже все равно. 
     – Да как-то жутковато… – неуверенно пробормотал мужчина. 
     Женщина рядом засмеялась. 
     – Тебе жутковато? Не смеши.  Ты уж сколько трупов вскрыл, я столько и людей не знаю, а ты жутковато. 
     Витя, уже догадавшись, что это еще не тот свет, внутренне обрадовался, готовый тотчас же завопить, вскочить, обнять этих незнакомых врачей, или кто там они были на самом деле, но…
     Он не ощущал себя, он не чувствовал собственного тела, будто его не существовало.  Не был прежних чувств, не было холода или жара, ничто не мешало и не доставляло дискомфорт.  Парень попробовал хотя бы моргнуть веками, но он просто не мог этого сделать, потому что… не знал как.  Ощущение было такое, словно он разучился это делать, перестал уметь моргать, двигаться, дышать.  Да, дышать он тоже не мог, впрочем, как и вспомнить как это делается. 
     Витя мог только думать.  Но мысли, хоть и были ясными, восприятие отчетливым и ярким, этим он никак не мог себе помочь. 
      «Но ведь если я соображаю, значит я живой, – подумалось ему.  – А если живой, значит должно быть и сердцебиение и дыхание.  Что же они ничего не делают, неужели не видно, ведь я же жив.  Жив!»
     – Вскрывать сегодня будешь? – как ни в чем не бывало спросила женщина. 
     «Вскрывать? Меня? Я жив!» – мысленно завопил Витя, и от обиды и страха на его глазах (как ему показалось) навернулись слезы. 
     Но в потолок морга недвижимо смотрели застывшие глаза молодого парня на каталке. 
     – Да побойся бога, Настя, дежурство кончается.  У нас же теперь не морг, а загляденье просто – оборудование новое, современное.  Никуда он до завтра не денется.  Накрутим ему градусов пятнадцать, и пусть себе завтра дожидается.  А вот уже завтра с утречка…
     Мужской голос замолчал, и Витя почувствовал, нет, скорее увидел, потому что потолок перед глазами задвигался, как его подкатили куда-то, снизу щелкнуло и в пределах видимости перед его глазами замельтешило что-то приземистое.  И снова раздался щелчок. 
     Перед тем как Витя погрузился в сплошную темноту, сзади него мужской голос хохотнул:
     – Покойся с миром, дорогой товарищ. 
     Бесчувственное до этого тело сейчас же начало покалывать.  Прежние ощущения и ужас возвращались с новой силой. 
     Было холодно…
     
     .