И не только потому, что у него, в школе перебивавшегося с двойки на тройку, есть машина, квартира и дача, а у меня, человека с университетским образованием, ничего этого нет, и в ближайшем будущем не предвидится.  Тут дело не в классовой неприязни.  Просто Борька, несмотря на все его достижения, как был, так и остался обывателем, тупым и наглым. 


      - Здорово, пидагог! - повторил он, видимо считая, что произносить "педагог" через "и" - это жуть как смешно.  - Че, все учишь?


      - Учу, - кивнул я.  - Видишь, сколько тетрадей на проверку несу!


      Я покачал перед его носом портфелем, битком набитым тетрадями, пытаясь намекнуть, что не намерен вести долгую задушевную беседу.  Куприянов намека не понял.  Перегородив мне путь дверцей своего четырехколесного монстра, он принялся рассказывать о своей жизни.  Он любит рассказывать о своей жизни, правда, темы всех его рассказов отличаются угнетающим однообразием: где, с кем, когда пили и сколько при этом потратили (по словам Борюсика, суммы, пропиваемые им за один вечер, обычно равнялись моему полугодовому заработку).  В любом случае, о чем бы Боря ни говорил, он всегда ненавязчиво подчеркивал разницу между нами, типа, вот где я, а вон где ты.  А еще Куприянов был страстным охотником и время от времени кормил меня охотничьими байками. 


      - Ты прикинь, - вещал Боря, - в воскресенье прихожу с охоты, а Илонка моя, короче, берет карабин, затвор, тянет на себя и говорит: "Научи меня, папа, из ружья стрелять"! Прикинь, да? Силы затвор еще открыть нет, а уже стрелять хочет научиться! Охотница растет, на! Бля бу, на следующий сезон с собой ее возьму!


      Борюсик говорил и говорил, сидя в сухом и теплом салоне автомобиля, в то время как я выслушивал его никчемную болтовню, стоя под дождем с портфелем, оттягивающем руку.  И в эти минуты я ненавидел Куприянова всеми фибрами своей души.  Глядя на его роскошный джип, я рисовал в уме картины, как Боря мчится по автотрассе на скорости сто пятьдесят километров в час, не справляется с управлением, вылетает на встречную и лоб в лоб сталкивается с огроменным грузовиком.  Когда в моей голове возникла красочная картина Борюсика, ставшего единым целым с изуродованными останками его "Тойоты", Куприянов наконец прекратил свой словесный понос, сказал мне "Ну, бывай!" и отъехал.  Обернувшись, я разглядел, что он припарковал машину возле крыльца гимназии - Борис встречал дочку.  Образцовый, блин, папаша!


      *


      На подходе к дому я обнаружил, что скамейка возле моего подъезда уже оккупирована "любимым" ученичком Павлом Тохтуевым и его дружками, такими же долболомами, как и он сам.  В хорошую погоду они всегда торчат под моими окнами до самого позднего вечера, пьют пиво, курят и плюют себе под ноги - типа, посмотрите, какие мы крутые! Со мной они принципиально не здороваются, сигареты и пивные бутылки при моем появлении не прячут, хотя обычно школьники стараются не афишировать свои пагубные пристрастия перед учителями.  Правильно, кто я для них?! Очкастый неудачник без машины, без мобильного телефона, круглый год носящий один и тот же дешевый костюм.  Честно признаться, проходя мимо этой кодлы, я всегда внутренне напрягаюсь, словно восьмиклассник, которого вот-вот настигнет зловещее: "Эй, ты! Закурить есть?".  В такие мгновения я говорю себе: "Стоп! Тебе уже двадцать пять - ты как минимум на десять лет старше любого из этих несовершеннолетних придурков!".  Помогает. 


      Как и в прошлые разы, при моем появлении вся компания дружно замолчала.  Тохтуев демонстративно высасывал из бутылки остатки пива, один из его приятелей курил, дебильно улыбаясь, а другой тупо лузгал семечки, осыпая шелухой носки своих кроссовок.  Глядя на эту троицу, я снисходительно усмехнулся и с независимым видом прошествовал мимо.  Я уже открывал дверь подъезда, когда кто-то из подростков смачно отхаркнул и плюнул мне вслед.  Тотчас послышалось дружное гыгыканье: шутка явно удалась.  Я сделал вид, что ничего не заметил, но, поднявшись в квартиру, первым делом осмотрел куртку сзади.  Конечно, плюнуть мне на спину они вряд ли осмелятся, однако ж, проверить не помешает. . .  Нет, не плюнули.  И на том, как говорится, спасибо. 


      . . .  Особенность учительской профессии в том, что если ты пришел из школы домой, то это еще не означает, что твой рабочий день уже окончен.  Надо проверять тетради и готовиться к завтрашним урокам.  Конечно, сейчас мне уже легче, а вот в первый год, когда еще отсутствовали опыт и собственные наработки, было трудно.  Приходилось все вечера убивать на написание конспектов.  В выходные тоже как следует не отдохнешь. . .  Сейчас, конечно, уже можно позволить себе и телевизор, и книгу. 


      Я взял недавно приобретенный сборник рассказов Стивена Кинга и устроился с ним на диване.  Вообще-то, я не большой поклонник этого автора, но его рассказы мне нравятся, а кроме того, я здорово зауважал Кинга после того, как узнал, что он тоже работал учителем в одной из провинциальных школ штата Мэн.  Только преподавал он английский, а не географию, как я. 


      Рассказ, в чтение которого я погрузился, носил название "Иногда они возвращаются".  Его главный герой тоже был учителем, и, читая описание его конфликта с одним из дебилов-переростков, я почувствовал, как все у меня внутри перевернулось: настолько близкой показалась мне рассматриваемая ситуация.  Та же наглость, та же тупость, то же хамство.  Далека от нас страна Америка, а ученики-долболомы, видать, везде одинаковы. . .  Я задумался над причинами неуважения к учителям и даже перестал следить за сюжетом, как вдруг. . .  Звон разбитого стекла и истошные, невообразимо дикие крики заставили меня вздрогнуть.  Вопили не где-нибудь, а прямо под моими окнами, там, где предавался нехитрому времяпрепровождению Павлуша сотоварищи. 


      Я отшвырнул книгу и бросился к окну.  Однако стекла, как назло, запотели, и пока я открывал балкон, крики неожиданно смолкли.  Был уже вечер, а поскольку дворы у нас никогда не освещались, то в пространстве перед моим подъездом царила тьма, в глубине которой доносились еле слышные булькающие звуки, которым я не придал значения.  Подрались, что ли? Я закрыл за собой балконную дверь, ежась от холода и досады, и вернулся к чтению.  Время от времени я напрягал слух, но на улице было тихо.  Правда, минут через пятнадцать перед домом раздался звук автомобильной сирены, но я решил, что это опять приехала скорая к страдающей гипертонией соседке.  К ней часто вызывают неотложку. 


      *


      Утро выдалось на удивление солнечным.  И настроение мое в этот день было под стать погоде.  Хорошее было настроение.  Ровно в восемь утра (а уроки начинались в половине девятого) я, насвистывая некий неопределенный мотивчик, спускался по бесконечным лестницам подъезда.  Где-то между вторым и первым этажами до моего слуха начали доносится испуганные ахи и охи, судя по голосу, издаваемые моей соседкой тетей Любой.