И, легким движением отодвинув Гали, прошел в зал и тяжело опустился за ближайший столик.  Гали довольно потирала руки.  Что ж, как видно, у него большой гарем – значит, он богат, даже еще богаче, чем она думала поначалу.  Как хорошо быть опытной и разбираться в людях! Если бы она тогда знала все заранее!
      Пока девочки танцевали для гостей, Гали не сводила глаз с обветренного скуластого лица обладателя золотых монет, пытаясь догадаться, как бы выманить у него побольше.  Подумаешь, гарем! Что стоят эти гаремные неумехи по сравнению с артистками театра «Блестящие ласточки»? А если он взаправду не захочет остаться ни с одной из танцовщиц, что тогда? Сказать, что театр в бедственном положении и попросить поддержать искусство? Он отказался от вина – скверно, конечно… Ой, что это? Кажется, он хочет уходить, или показалось?
      Гость в самом деле собрался уходить.  Гали бросилась к столику.  Только бы не выдать волнения – гордым и независимым платят больше, это она знала. 
     - Как, уже уходите? Вижу, Вам не очень-то понравилось у нас…
     Вихрастый гость пристально посмотрел на нее, точно увидел впервые.  Что ж, может, не все еще потеряно… Гали натянуто улыбнулась. 
     - Ну, я удивлена… Обычно наши танцовщицы всем нравятся.  А, может быть, у Вас нет денег?
     Конечно, это было непростительной грубостью – Гали понимала.  Она крайне редко прибегала к таким приемам – только в тех безысходных случаях, когда ничто другое не действовало, а отступить – означало потерять существенную прибыль.  Но это, кажется, был как раз такой случай.  Вихрастый - странное дело - похоже, не рассердился, не пришел ни в бешенство, ни в смущение.  Или почуял провокацию?
     - Да нравятся мне твои танцовщицы, успокойся… Ну, принеси еще чаю – мне и себе…
      Гали передернуло: она терпеть не могла фамильярности, особенно в присутствии подчиненных.  Но она безропотно пошла готовить чай – в редких случаях приходилось делать это самой, чтоб после не возникало ненужных разговоров.  Гость бодр, отказывается остаться на ночь – прекрасно… У нее имеется безотказное средство заставить его передумать - пара ложечек толченого корня «мертвой розы» - и у него уже не будет сил вскочить на своего коня.  Риск – минимальный: сейчас главное – оставить денежного гостя ночевать, а уж утром можно приписать ему любые подвиги, к тому же ночлег, как известно, тоже стоит денег…
      Средство, действительно, подействовало.  Гость начал клевать носом даже раньше, чем она предполагала – видно, сказывалась еще и дорожная усталость.  Теперь можно было снова начинать атаку – только осторожно и ненавязчиво, чтоб остальные гости ничего не заподозрили.  Гали подошла к заветному столику и мягко проговорила:
     - Мой дорогой, я вижу, Вы устали… Пойдемте, я провожу Вас в каюту…
     Вихрастый тяжело поднялся и с трудом разлепил веки.  Он раздумывал минуту – не больше.  Гали взяла лампу со столика и вышла в темный, узкий коридор.  Где-то внизу плескалась вода.  Он шел за ней послушно, как ребенок.  Но при входе в каюту случилась неприятность – Гали остановилась, чтоб отпереть дверь, вихрастый (уже наполовину спящий) тяжело налетел на нее сзади (корень «мертвой розы» - все-таки незаменимая вещь !)… Лампа ярко полыхнула – и погасла… Гали почувствовала, как крупные капли стекают из пораненной руки и падают на открытые туфельки.  Она не видела в темноте лица гостя, только почувствовала, как в темноте он безошибочно нашел ее руку, мягко подул на нее.  Сказал уверенно:
     - Ерунда, заживет…Знаешь, сколько у меня было разных царапин – не сосчитать… Тебя ведь, кажется, Гали зовут?
     Хозяйка «Светящихся ласточек» обессилено кивнула.  Вихрастый и не думал выпускать порезанную руку. 
      Он принялся слизывать кровь с ее пальцев, урча, как довольный щенок.  Гали почувствовала слабость и тошноту – точно это ей, а не гостю, только что подсыпали в чай толченый корень «мертвой розы».  Но она находилась на работе – нельзя было дать внезапной хвори одолеть себя.  Поэтому она осторожно отняла руку и просто сказала:
     - Сейчас я принесу другой светильник…А Вы ложитесь – вот кровать…- она потерла лоб здоровой рукой и вкрадчиво спросила:
     - Кого из девочек Вам прислать?
     Вихрастый (что он, видит в темноте, что ли?) вдруг погладил ее бедро и негромко засмеялся. 
     - Зачем светильник? Не надо, Гали… Мне хорошо и так.  Какие тугие у тебя бедра!
     Гали осторожно отвела его руку и двинулась к двери: спать с мужчиной в ее возрасте! Этого еще не хватало!
      И не успела сбежать: худые горячие руки разгадали ее маневр и принялись удерживать. 
     - Гали, куда ты? Постой… Ну постой же, тебе говорят… Иди ко мне, иди, не бойся, девочка…
     Гали слабо отбивалась:
     - Что Вы делаете, перестаньте… прекратите немедленно… какая я Вам девочка…
      Она зажмурилась – действительно, как девочка во время первого падения - и отчего-то вспомнила: в юности, еще танцуя в Цунхуа, была тайно влюблена в чернявого, мускулистого «повелителя дурмана» - так в местечке называли торговцев опиумом.  Как она тогда мучилась: ночи напролет до боли стискивала зубы, представляя себя в объятьях незнакомого красавца.  Как тогда зажигательно танцевала рыжеволосая Гали! И вот теперь ее – уже старую, уставшую от танцев и мыслей – покачивал, точно младенца, на руках худой, незнакомый юноша… ну хорошо, пусть не юноша – но все равно мужчина, годящийся ей почти в сыновья.  Гали стиснула зубы и почувствовала, как обветренная кожа его щеки щекочет ее губы. 
      Сил сопротивляться все равно не было.  И она (право, неожиданно для себя!), что было силы, прильнула своей давно нецелованной грудью к раскаленному, худому, незнакомому телу. 
     .  .  . 
      Потом было еще много ночей в театре «Светящиеся ласточки» - но ту, самую первую, когда он, промокший, полусонный, взял чужую женщину, не ведающую о том, что он Властитель Поднебесной, Шихуанди видел главной ночью своей жизни.  Он не считал их – этих ночей, как умирающий от жажды погонщик каравана не считает торопливых глотков из внезапно встреченного ручья.  Едва начинало смеркаться, Шихуанди, задыхаясь от нетерпения, изо всех сил настегивая коня, подъезжал к тому месту, где река поворачивала на запад, – он был сладостен – этот речной изгиб, он напоминал собой изгиб восхитительных бедер. 
      Гали стояла на палубе и ждала его.  Она – милая, стройная, в обтягивающем трико – с напускным равнодушием брала его за руку, вталкивала в каюту – и там со стоном прижималась к нему горячим, истосковавшимся за день телом.  Шихуанди возненавидел утро: оно разлучало с Гали и потешалось над его беспомощностью – тут уж нельзя было ни приказать, ни крикнуть… Он злился, он говорил:
     - Поехали со мной, Гали, оставь свой театр… Ты будешь жить в каменном доме напротив императорского дворца, у тебя будет свой сад, поедем, прошу тебя!
      Она только смеялась и укоризненно качала рыжей, стриженой головой.  Это было ни на что не похоже – каждую ночь проводить в «доме девочек» - но отчего он должен соблюдать дурацкие приличия? Пусть эти приличия соблюдают те, кто их выдумал, а он, Шихуанди, будет коротать ночи там, где ему вздумается.  Умница Гали умела не только ласкать – она умела слушать.  Шихуанди знал - это редкий дар, и не ожидал его встретить у женщины.  Ища одобрения, он рассказывал:
     - Сейчас я затеваю такую игру…Если это удастся, то… Одним словом, меня будут во все века прославлять за то, что я победил смерть…
      Прежде он никогда не завел бы об этом речь: твердо знал – о серьезных вещах не говорят с женщинами.  Но этими ночами он говорил обо всем – говорил, не ожидая ответа, точно обращался к себе самому.  Гали в ответ взъерошила ему волосы и сказала ворчливо:
     - Растрепанный, как воробей после зимы…Когда ты, наконец, пострижешься, Повелитель?
      Шихуанди, по-ребячьи насупившись, отстранился и продолжал:
     - Где не сильна наука – там сильна магия… Можно сделать так, что человек на время умрет, а через много лет оживет – точно в таком же виде. 
     Гали убрала с его лба отросшую прядь. 
     - А все это время он будет лежать мертвый, так что ли?
     Шихуади снял с шелковой подушки перышко, подул на него. 
     - Ну и полежит, что здесь такого? Зато окажется в том времени, где его способности пригодятся…
     Гали сморщила красивый, с горбинкой, нос. 
      - Мертвые так отвратительны, Повелитель… Я никогда не смогу прикоснуться к мертвому телу, я это точно знаю…
     Шихуанди нахмурил брови…
     - Глупости… Обычный бабий страх.  Мертвые точно такие же люди, как живые – не хуже и не лучше. 
     Гали смотрела упрямо, с обидой:
     - Нет, не глупости.  Когда я танцевала в Чифу, у нас в заведении часто умирали девушки. 
      Однажды умерла моя подруга – хозяин отправил девочку на джонку, и там ее всю ночь насиловали матросы, а наутро, уже остывшую, подбросили к нашим дверям.  Она была так безобразна – раскрытый рот, выпученные глаза, дурной запах… Меня просили обмыть покойницу, но я не смогла преодолеть отвращения… Неужели ты не боишься мертвых?
     - Я – нет… Мне случалось даже пробовать на вкус кровь мертвых преступников…
     Гали ошеломленно взглянула на него.  Шихуанди продолжал:
     - По вкусу крови многое можно сказать о человеке… Можно, к примеру, сказать, проливал ли он чужую кровь, страдал ли жадностью к деньгам, предавался ли похоти… По крови живого это нельзя определить, а мертвая кровь выдает все тайны…
     - А если человек жаден к деньгам, то какой вкус у крови?
     Шихуанди усмехнулся. 
     - А вот это уже не женского ума дело… Кровь – не конфеты. 
     Гали взглянула рассерженно – так разговаривать со страшими!
     - Потому что нет никакого вкуса – вот и не женское… - Ей хотелось позлить его. 
     Шихуанди погладил ее по волосам. 
     - Глупышка… У всего есть вкус: у пота, кожи, крови… Каждый из этих вкусов говорит о многом – во всяком случае знающему человеку.