Маленький Тамит исчез.  Спустя семь дней и ночей, Дуаунехех отпустил людей и велел прекратить поиски.  Он вошел в свой дом в одиночестве и закрылся на несколько засовов. 
     Затем взял охотничий нож, нащупал на шее жилу жизни и ударил по ней с наслаждением и злорадством.  Пока вся кровь не вышла из тела и оно еще не перестало быть живым, Дуаунехех блаженно закрывал глаза и видел все белое: камни, кудри, кости. 
     .  .  . 
     В город Хор не вернулся.  После того, как бывший жрец получил для Вечной Жизни такое прелестное, такое необыкновенное украшение, он решил не покидать больше каменоломни, по крайней мере, до тех пор, пока окончательно не соберет превосходную коллекцию .  Время идет, надо подумать о будущем… Никогда оно еще не казалось Хору таким сладким и заманчивым как теперь, когда в неглубокой пещере, в двух каменных углублениях с раствором лежали его сокровища – два существа – столь же нежных , сколь неживых. 
     Но избранникам Хора совсем немного времени пришлось пробыть вдвоем:
     три дня спустя, он снова вернулся с добычей – мертвым темноволосым и смуглым юношей.  На вид ему было примерно шестнадцать лет, и тело, не по годам мускулистое тело крестьянина, издавало запах уже вполне взрослого мужчины: пахло молодым, жарким потом, землей и шерстью какого-то красивого, крупного животного.  Мальчик этот, хотя и вышел уже из невинного возраста, был как раз тем экземпляром, которого не хватало Хору в его роскошном букете: коротко стриженым, иссиня черноволосым, и, несмотря на небольшой рост, обладающим великолепно развитыми мускулами рук, ног и торса. 
     Встретил Хор его случайно: просто, бродя по безлюдным окрестностям, набрел на маленькое рисовое поле, видимо, возделанное кем-то втайне от местных властей.  Вначале Хор никого не видел и был уверен, что поле заброшено, но в то же мгновение понял свою ошибку: совсем рядом, спиной к нему, сидел на корточках высокий мальчик, уже не подросток, но еще и не юноша, и жадно пил из глиняного кувшина желтое верблюжье молоко.  Должно быть оттого, что мальчику хотелось как можно скорее напиться молока и приступить к прополке, он опрокидывал кувшин так, что касался его почти всем лицом, и молоко проливалось на его блестящие от пота руки, попадало в темные волосы и в гущу чахлых рисовых ростков.  Хор пристально, с восхищением обладателя, смотрел, как переливаются под солнцем крепкие мускулы его спины.  Красивый, сильный мальчик.  Такие никогда ничего не бояться и редко когда оглядываются назад, чтобы вспомнить прошлое.  Такие ребята в школе всегда терзали Хора, чувствуя избыток собственной силы и зная, что в будущем легко простят себе этот незначительный грех.  Но до чего же хорош, боги, боги! Хор почувствовал: при виде мальчишки изо рта у него вытекла ниточка слюны и устремилась на землю.  Сумеет ли он одолеть этого красавца – этот, вероятно, умеет драться и может дать отпор обидчику.  «Если бы ты знал, куда тебя приглашают, мальчик, мальчик… ты сам бы пошел со мной и целовал бы мне руки… Но ты неразумен, дитя мое, и мой долг – подтолкнуть неразумного… Сейчас, сейчас, я подойду совсем неслышно, только не мешай мне, умоляю, когда я… Не смей оглядываться, слышишь, не смей…» Оглянуться назад мальчику не пришлось больше ни разу в жизни: спустя несколько минут, Хор, осторожно ступая, нес на руках свою драгоценную ношу к заброшенным каменоломням. 
     .  .  . 
     При извлечении органов крестьянского мальчика пришлось столкнуться с еще большими трудностями, чем прежде: оба ножа значительно притупились, с трудом разрезали даже человеческое мясо, не говоря уже про кожу и хрящи.  Хор поначалу пытался наточить их о камни, но в близлежащих каменоломнях, как назло, обитали какие-то смешанные породы, рассыпающиеся от любого нажатия.  Надо было что-то предпринять – дальше так решительно нельзя.  Если этого юнца он еще худо-бедно сумел очистить от внутренностей, то что станет со следующими? Не может же он, полноправный господин загробного царства, удовольствоваться всего-навсего тремя мальчиками? Божественных избранников должно быть, по крайней мере, два десятка, а лучше – если еще больше: одни и те же лица быстро надоедают, а ему предстоит смотреть на них не день и не два, а, как-никак, целую вечность.  Печально водя по пальцу тупым лезвием, как будто уставшим от тяжелой, напряженной работы с мальчишескими телами, Хор пытался заставить себя мечтать, и это ему удавалось.  Он мечтал об идеальном мальчике – крутобедром, с веснушками на всем теле и невыносимо прекрасном мертвым запахом кожи, увеличивающимся под мышками и в области половых органов.  Может быть, он будет белокурым, как глухонемой, может быть, рыжим – цвет волос не играет значительной роли.  Главное – соленый аромат, формы, ласковый, податливый характер.  Он должен быть не просто предан своему господину – он должен быть влюблен в него всем сердцем, всем телом, всей кровью… Кровь мальчика тоже будет непохожа на обыкновенную – густая, сладкая на вкус, пьянящая, как застоявшийся виноградный сок.  Хор мечтательно закрывал глаза.  Ему казалось, что с каждой минутой заветное царство приближается к нему… Загробное солнце участливо заглядывает в глаза, веселые подростки играют вокруг, а он, не отрываясь, следит за их играми.  Кто-то сзади приближается к Хору и полными, прохладными ладонями гладит затылок и шею.  Хор резко оборачивается и …обнимает, тискает, мнет в объятьях своего самого лучшего агнца. 
     В ожидании царства хороши любые средства – бывший жрец ложился на камни, отчаянно грыз их и выплевывал вместе с осколками собственных зубов. 
     После этого воображаемая страсть сменялась большой, объемной тишиной. 
     В такие минуты Хор благодарил себя самого за то, что он существует. 
     .  .  . 
     Вот уже мечта его близка к исполнению: три нежных и сочных, три восхитительных плода лежат до поры в соляном растворе, и звезды, отсюда кажущиеся спелыми, продолговатыми кокосами, светят по ночам в их мертвые лица.  Скоро, совсем скоро эти лица перестанут быть мертвыми! Он, Хор, оживит их для вечности, он приложит все усилия… Но потом… что будет потом? Прекрасные заложники его собственного, восхитительного Царства окажутся в этом Царстве намного раньше, Хору же придется снова ждать.  Ждать долго, томительно, ждать, может быть, двадцать лет… Он, молодой и сильный мужчина, проживет, по всей вероятности, долго.  Но мальчики… его мальчики? Как они будут все это время без него? Ему не прожить без них двадцать лет, ни дня не прожить! Хор представил, как юный красавец с рисового поля брызгает речной водой на свои смуглые, тугие плечи… Как хрупкий глухонемой, похожий на изящную куколку из слоновой кости, щекочет белым пальчиком его шею… Как смуглый, диковатый Мереб, склонив голову набок, обрывает сливочно кремовые лепестки с махровой розы… И Хор решился.  Он не будет ждать долго.  Нужно только быстро закончить свое дело, и тогда ничто не удержит его здесь.  Он уйдет быстро, не испытывая боли.  И Хор радостно улыбался, нащупывая на своем горле заветную жилу , через которую очень быстро уходит жизнь.  Нужно только приложить к ней острое лезвие и нажать.  И закрыть глаза.  И приготовиться к вечному блаженству. 
     .  .  . 
     Время торопило Хора, а, между тем, четвертое, последнее, углубление все еще оставалось пустым.  Конечно, потом придется выдалбливать их еще и еще, не в этой пещере, так в других: у него большие планы.  Но пока рано об этом думать, сейчас самое главное – подобрать подходящий цветок и опустить его в заранее приготовленную, соленую воду.  И Хор отправился на поиски.  Два дня он бродил по окрестностям, не рискуя, однако, слишком близко подходить к жилищам людей.  Поиски не приносили результата: однажды он набрел на двух мальчишек, ставивших силки на птиц, но те, увидев Хора, убежали с криком ужаса: должно быть, он сильно изменился за последнее время.  Другой раз он подкрался к крестьянской телеге, на которой спал подросток, однако, тот внезапно проснулся и, не замечая ничего и никого вокруг, стал произносить срывающимся, хриплым голосом грязные ругательства.  Мальчишка был явно пьян.  Хор поспешил поскорее уйти, благословляя судьбу за то, что предполагаемый избранник вовремя проснулся: такой экземпляр явно не подходил для его изысканной коллекции.  На третий день ему повезло.