Выгорело у нас с Наташкой, все ништяк, я и наглыкался с радости.  Сидим с ней, обнимаемся, толпа вокруг большая собралась, а я ору, музыку пытаясь перекричать, про армейку что-то рассказываю.  В голове туман, эйфория.  Все плывет перед глазами, не соображаю ничего.  Ору, как дурак, да пьяному невдомек, что оно идиотом выглядит.  И тут вдруг вижу: Макар стоит у стенки, курит.  Базарит с пацаном каким-то. 
     Не знаю, что на меня нашло. 
     – Э, да чо армейка! – ору.  – Во, Макар, в Афгане был! Там вот служба! Макар, скажи!
     Макар аж в лице переменился.  Побледнел весь.  Сигарету пальцами смял.  Подходит ко мне, наклоняется и тихо так говорит:
     – Тихо ты, Леха.  Не надо. 
     – А чо тихо-то? – не успокоился я.  – Чо тихо-то? Ты же на войне был! Это не какая-то там армейка!
     Наверное, мною двигало что-то хорошее, не знаю.  Хотелось, чтобы Макар гордился собой.  Да ведь у пьяного если что хорошее получится, так и то случайно. 
     У меня не получилось. 
     – Тихо, Леха, – повторил Макар.  – Друзья так не поступают. 
     –Да пошел ты…! – заорал я. 
     И тут же пожалел об этом.  На лице Макара за секунду сменилось изумление, гнев, досада, а потом законное место заняла глубокая обида.  Но просить прощения мне и в голову пьяному не пришло.  Будет еще тут выеживаться!. . . 
     «Мы все живем на свете, не думая о том, что ждет нас завтра, – говорил Макар, покуривая «Приму» на крыльце своей хибары и поглядывая на торчащие в беспорядке кресты и надгробья.  – Мы суетимся всю жизнь, якобы о завтрашнем дне, но вот наступает завтра, и мы делаем такое, что все труды наши идут насмарку». 
     «Так ведь судьба», – отвечал я. 
     «Судьба? – усмехался Макар.  – Дело не в судьбе.  Дело в животной натуре человека». 
     «Вечно ты, – досадливо отмахивался я.  – Оскорбляешь». 
     «Но, – вступал в разговор полупьяный Колька, всегда пьяневший раньше нас.  – Человек – не зверь.  Он разумен». 
     Макар усмехался снова, но молчал. 
     … Я приходил потом к нему, прощения просил.  А он: «Вали отсюда!».  Я, ясное дело, второй бы раз не пошел.  Тогда не пошел бы.  А сейчас пошел бы. 
     Три дня меня не было в родном поселке.  Ездил в соседний ПГТ, пробивать насчет работы.  Надоело в котельной почти задаром вкалывать.  Жить надо начинать. 
     Приехал я уже ночью, да пьяный: пацанов там встретил знакомых.  На дискач пришел, Наташки нет.  Домой, говорят, ушла.  Недавно.  Я вдогонку. 
     А как увидел ее, так голова кругом пошла.  Слезы навернулись на глаза, в башке помутилось.  С Колькой в обнимку шли, смеялись тихонько. 
     «Сука!» - подумал я.  Эту мысль я сейчас помню четко.  Все остальное пронеслось перед внутренним взором каким-то пестрым хороводом: любовь моя к Наташке, дружба Колькина, четверка школьная, тройкой ставшая… Я пошел вперед, вынимая из ботинка небольшой перочинный нож…
     А ведь я здесь хожу не потому что Макара прощения хочу заслужить.  Нет.  Мой долг дружбы у Макара откуплен.  Хорошо было бы, конечно, с ним примириться.  Да если не получится, сильно горевать не буду.  А вот Колька сюда, паскуда, все равно рано или поздно придет.  Не был он здесь после той ночи, но придет.  Точно знаю. 
     … Я подошел молча и, совершенно ни о чем не думая, намереваясь ударить в спину, но он услышал мои шаги и оглянулся.  Не было у него на лице ни удивления, ни страха.  Ждал, конечно, что приду разбираться рано или поздно.