Скверное это место – кладбище.  Нехорошее. 
     Вот Макарыч как всегда говорил: «То, что есть в человеке светлого – на небо уходит, в жизнь вечную.  А темное здесь остается, на кладбище.  Не живет и не умирает, а так, между… Существует…».  Да не слушал я его, если честно, никогда.  Так, бред пьяный.  Мы спьяну все болтать горазды, особенно о том, что дл нас важным кажется.  А кладбище мне нравилось.  Тихо, спокойно, никакой суеты.  Никто не орет в ухо, что, мол, покатился по папашиным стопам.  Сидели, выпивали, про жизнь говорили.  Эх, когда это уже было-то…
     А теперь вот, после того, что произошло, закончилось все.  Ушли посиделки в хибаре за бутылкой «Русской», ушла тишина и покой.  Хожу, как проклятый, которую ночь вокруг да около – зайти бы, выпить, да ведь прогонит Макар, как есть прогонит. 
     … При коммунистах-то не было на кладбище никакого сторожа.  Да кому он был нужен – чего сторожить-то? Ан нет, как дошло разбазаривание и развал до нашего поселка, так началось: то штакетник разбирают, то оградку новую утащат, и дошло до того, что памятник гранитный сперли! Ну кому это надо? Раньше вряд ли кто полез бы ночью на кладбище.  Сейчас нравы не те. 
     Как дембельнулся я, оттарабанил свои два положенных, узнаю на дискотеке, что Макар, братела наш, тусовались с которым в школьные годы, сторожем на кладбище пошел.  Я сперва: да ну, нафиг.  А оказалось, правда. 
     Макар, Макар.  Это же его фамилия – Макаров.  Звали-то его Артем, да не все знали об этом.  Макар да Макар.  Он старше нас был лет на пятнадцать, в Афгане служил.  В боях, говорят, участвовал, да не говорил об этом.  Так, редко, слово-другое бросит.  Про войну эту, да про власть Советскую, да про то, куда бы он эту войну той власти засунул.  Мысль у меня иногда крамольная появлялась: не много ли он там на смерть насмотрелся, что и здесь на кладбище пошел?. . . 
     И чего ошиваюсь тут, все равно без толку.  У Макара в избе свет горит, но я-то знаю, что он там сейчас один.  Трезвый как стеклышко.  Читает, поди.  Философ хренов. 
     Знать бы, как на мое появление отреагирует.  Может и не прогонит, да рад все равно не будет – это уж точно. 
     … Познакомились мы, когда я еще в девятом был.  Состыковались как-то на дискотеке – и понеслась.  Я, Колька и Шурик, одноклассники, и Макар.  Наша четверка здесь давала жару.  Все уважали, даже те, кто уже в армии отслужил.  Они всегда школьников за шпану держали, били, угорали.  Нас не трогали, а иногда даже выпивали с нами.  С нами ведь был Макар. 
     Угарно тогда было.  Лучшее время в моей жизни.  Мы в школе днем, Макар на работе в котельной, а уж по вечерам! Сойдемся, сядем на бревнах у забора бабки Беломестнихи и говорим о всяком.  Макар, он интересно рассказывал.  Про космос, время, открытия научные и про людей тоже.  Обсудим что-нибудь, а как надоест – на дискач.  Там отрываемся по полной, с девчонками зажигаем.  Классно, короче. 
     Что это было, дружба или нет, не знаю.  Мы все, в принципе, к Макару тянулись.  И я, и Колька, и Шурик.  Но между собой ладили нормально.  Макар про дружбу любил рассуждать, про верность, про самоотдачу.  Мы не понимали тогда, что он это все с войной связывал.  Там-то ведь по другому все…
     «В дружбе как должно быть? – спрашивал Макар, разливая по стаканам «Русскую».  – Либо все, либо ничего.  Потому что жизнь – штука тяжелая, одному с ней не справится.  Вот и получается: предал, отступил, сдрейфил – получи свое.  Должно быть так, да не так все.  Забыли люди, ради чего живут.  Но расплата за все придет, не так, так по другому». 
     Мы пьяными глазами смотрели на него, не понимая, но поддакивая.  Макар прав.