Изрядно запыхавшись, она, однако, не сбавляла шага и, похоже, могла дать детину форы, так ладно была скроена и таким здоровьем одарила ее природа.  Заглядевшись на девицу, Никула даже не глядел на детину, который неожиданно подал голос:
     – Стой, стерва! – заорал он по-кривлантски.  – Убью, сука!
     – А вот это уже непорядок, – пробормотал Никула.  Семейные разборы должны дома происходить, и для чужих глаз неприспособленны.  А коли не муж и не жених, так вообще не моги голос на женщину подымать. 
     Как раз в этот момент девица промчалась мимо стражей, даже не взглянув на них.  Никула тут же встал на дороге детины, да так резко, что тот едва не налетел на него.  Лишь чуть сбавив шаг, здоровяк отмахнулся от стража и попытался оббежать его со стороны улицы.  Никула снова встал у него на пути, но на сей раз тот, не рассчитывая на такую прыть, все же налетел на Никулу и тут же отскочил. 
     – Ты ч-ч-его? – опешил он.  Оказалось, что детина изрядно пьян, и несло от него отнюдь не фалишадским вином, а чем-то дешевым и местным. 
     – Отоспись, друже, – миролюбиво отозвался Никула. 
     – Дорогу дай! – угрожающе произнес «друже», замахиваясь кулаком.  И через миг барахтался в дорожной пыли. 
     Приложил его Никула несильно, так слегка, почти не касаясь.  Но своего веса и дурости детине хватило, чтобы приложиться о землю изо всех сил. 
     – Ну чивы ты дылжаишь? – с сомнением прокряхтел Лушич, неспешно подойдя к Никуле и встав рядом.  – Знымо ли дыло, в чужыи вразборы лызть?
     – Не знаю, как в вас тут, – ответствовал Никула, – А у нас женщину обижать нельзя.  И заступиться за нее – долг стражи. 
     – Цэ жэнщина? – расхохотался браниславец, указывая на девицу, которая, увидев неожиданную заступу, остановилась чуть поодаль.  – Ну ты, братыц, шутковаты горазд! Тю! – спохватился он.  – Да ты ж нычего нэ знаешу! Цэ ж дывка продажна, на постоялым двыру живает, у ночу рабытает!
     Детина, поднявшийся с земли, услышав слова Лушича, изрядно обрадовался: ну, вот, все разрешилось, и сейчас разлютовавшая было стража позволит ему вздуть девку.  Девка же потупила глаза, тотчас поняла, что больше заступы ей не будет. 
     Но не тут-то было. 
     – «Дывка» не «дывка», – с усмешкой подражая Лушичу, произнес Никула, в упор глядя на молодца, испытавшего на себе совсем простую ухватку и передумывавшего задираться со стражей.  – А разобраться надо. 
     – Чего разбираться-то? – пробасил детина.  – Должна мне потаскуха.  Давеча гуляли с дружиной, так она сказала: кто Хвата одолеет, с тем, мол, пойду.  Вон, у него спроси! – и указал на Лушича.  Лушич выпучил глаза и надул свои кустистые усы. 
     – Былу, былу… – покачал он головой, слегка нахмурившись.  Не понравилось ему, что Никула вмешался, да еще и его приплели. 
     – Мы здесь как представители государя и его справедливого суда, – озорной огонек заиграл в уголках глаз Никулы.  – Можем по справедливости рассудить. 
     – Чего судить? Сказала девка? Сказала! А коли сказала, так отдать должок обязана!
     Ох уж эти поляне, подумалось Никуле.  Не зря видно их кривлантцами кличут.  Кривые, как есть.  Это ж надо: по улице за девкой гоняться, да еще всем такую срамоту рассказывать?
     – Так ты, значит, Хвата одолел? – усмехнулся Никула. 
     Детина кивнул. 
     – И награду получить хочешь?
     Детина кивнул еще раз. 
     – Никого он не одолел, – вдруг подала голос девица.  Говорила она по-кривлантски тихо и спокойно, будто нараспев.  – Напоил молодца да вид сделал, что одолел.  Будь Хват трезвым, от него бы и места мокрого не осталось.  И не останется.  – Тут голос ее стал ледяным. 
     – Ну ды, – поддакнул Лушич.  – Хваты одолыть, знымо лы дылу?
     – Одолеть-то одолел! – прикрикнул на девку детина.  – А как – дело второе!
     Лушич согласно покачал головой, мол, его правда.  Девица опять поникла, а молодец сжал губы: ох, и достанется тебе, девка!
     Но Никула не унимался. 
     – Слышал я, что по вашей полянской правде воинской, коли победа была не в присутствии честных людей, кои хотели ее лицезреть, то поединок повторить надобно. 
     Детина остолбенел, а победная улыбка начала сползать с его лица. 
     – Ну, так.  Так ведь то про бой… – начал он. 
     – А тут что было? Не бой разве?
     – Так… Бой, оно, конечно, бой…
     – Значит, по просьбе честных людей, стражей государевых, готов повторить бой и одолеть Хвата?
     Тут-то детине и не нашлось, что ответить.  Видно, Хват, и правда, был так грозен.  Сплюнув, молодец развернулся и пошагал прочь, тихим басом бросив: «Все равно заплатишь, так или этак…». 
     – Не отстанет, паскудник, – устало произнесла девушка.  Она подошла ближе, и теперь Никула уже мог разглядеть длинные русые распущенные волосы и круглое лицо, большие серые глаза и родинка на левой щеке.  Красавица, да и только.  Неужели и правда подзаборная?
     – Шож ту иму ны дывлы? Тыды отстынит! – расхохотался Лушич.  Девица молча посмотрела на него усталым взглядом.  Видать, привыкла к такому обращению. 
     – Как же он Хвата-то одолел? – поинтересовался Никула.  На него она посмотрела уже с благодарностью.  И ответила:
     – Да занесла нелегкая к нам в трактир какого-то верунца…
     
      4. 
     
     Люди – слепые создания.  Не их в этом вина, такими родились, такими и умрут.  Затевают то, что им неподвластно: войны и браки, а потом вспоминают богов и начинают их призывать.