Но упрямство и гордость не позволили ей отступиться от своих слов.  Напротив, она спрятала пробудившуюся совесть за неприступностью. 
     
     – Даже если я и предложила безумство, делать это все равно придется тебе, – безразличным тоном ответила она.  – Но коли сделаешь – проси все, что хочешь. 
     
     Наступило тягостное молчание.  Дробуну было неудобно за то, что Юфа своей глупой выходкой испортило наметившееся было выгодное дельце; та, в свою очередь, уже пришла в себя и выжидала, когда же, наконец, верунец покинет их комнату, а Тран, остановившись в дверях, что-то обдумывал.  Наконец он произнес:
     
     – Завтра, когда я приду с золотом, будьте готовы сделать то, что я попрошу. 
     
     – Этот твой безумный план? Во имя всех и каждого? – насмешливо переспросила Юфа. 
     
     – Да, – ответил Тран.  И не оборачиваясь, вышел за дверь.  Он был полон уверенности в том, что делает.  И никто не сможет ему помешать, даже предполагаемые союзники…
     
     – Хрюклы тебя задери, Юфа! Ты чего удумала?! – набросился Дробун на девушку, как только Тран покинул постоялый двор. 
     
     – Я? – Юфа наградила Дробуна таким холодным взглядом, что тот осекся.  – Ты втягиваешь меня в самую опасную авантюру в моей жизни.  Коли я ему и поверю, то только в том случае, если он принесет мне щадринскую казну. 
     
     В этот момент Дробуну показалось, что Юфу он совсем не знает – даром, что столько времени вместе провели.  Она всегда была дерзкой и неуемной, но холодной и расчетливой он ее не видел.  Это напугало Дробуна, но в то же время вселило странную уверенность в том, что они, и правда, ввязались в нечто необыкновенное. 
     
     И, может быть, в то, что навсегда изменит их жизнь…
     
     
      2. 
     
     Раттонэк верунцы всегда делают в большом количестве.  Но так было не всегда.  Началось все тогда, когда чужестранцы, приезжающие в долину, стали скупать его столько, сколько смогут увезти, и давать за него столько, сколько попросят.  Раньше же его изготавливали совсем немного: так, чтобы хватило всем для ночей Осветления, происходящих раз в год поздней осенью.  Больше раттонэк пить было нельзя, да и никакому верунцу это и в голову бы не пришло: то, что происходило с жителями долины после распития этого напитка, вряд ли кто хотел испытать чаще, чем раз в год.  Раттонэк пили не ради удовольствия, а по устоявшейся веками традиции.  Когда же случилось так, что его попробовали чужестранцы, верунцы обнаружили, что на чужих раттонэк действует совершенно иначе: одни вдруг начинали веселиться, становились беззаботными, словно дети, а некоторые, напротив, вдруг становились злыми и яростными, круша все вокруг и обижая своих товарищей.  Были и те, кто просто терял сознание и забывался крепким сном, просыпаясь лишь наутро.  Впрочем, как это ни странно, и те, и другие, и третьи действием напитка были крайне довольны.  Позднее, Фрат, а затем и его сын, побывавшие во внешнем мире, узнали, что во всех его уголках очень ценятся напитки, где-то именуемые «винами», а где-то «пойлом», но служащие одной цели: приведению человека в состояние временного безумия.  Раттонэк отличался от них не только чудесным, ни с чем не сравнимым вкусом, но и тем, что его требовалось совсем немного: одной кружки было достаточно, чтобы человек почувствовал себя так, словно выпил два кувшина обычного вина.  Узнал они и то, что вина внешнего мира действуют на верунца очень слабо.  Фрат так ни разу и не испытал этого состояния, при котором люди становятся немного умалишенными, а сын его Тран все же превзошел своего отца, выпив столько самого крепкого вина, сколько ни одному человеку и не снилось.  Он был очень далек от того, что случилось бы с любым другим, выпей он столько.  Но даже то, что он почувствовал, ему нисколько не понравилось…
     Случилось так, что соученики со старших курсов Филийского университета, устроив вечеринку посвящения, обнаружили, что Тран не только не потерял голову от изрядного количества выпитого, но даже ничуть не опьянел.  Студенты в Странте учились небедные, так как не всякий мог позволить себе подобное образование, а потому и вино пили дорогое и крепкое.  Поначалу Трана, конечно же, нельзя было отличить от остальных пьяных товарищей: он веселился, горланил со всеми веселые студенческие песни, обнимал красивых филийских хохотушек.  Но когда дело дошло до драки, тут-то не особо пьяные и обнаружили, что Тран твердо стоит на ногах, ловко уворачивается от пролетающих кувшинов с вином, а особо страждущих до драки обихаживает, да еще как.  Особое внимание на это обратили пятикурсники Фат и Эх, двое молодых и богатых повес, учившихся, похоже, потому, что их родителям было некуда девать деньги, а этим двум было некуда деть себя.  Тогда они поставили цель споить Трана, как только подвернется удобный случай.  Про верунцев и их вино, они, ясное дело, и слыхом не слыхивали.  Для них Тран был обычным чужестранцев, каковых в Филии училось немало, ибо не так уж много в мире есть городов, где можно получить такое качественное образование, как, впрочем, и просвещенных стран, подобных Филии. 
     В один прекрасный день Фат и Эх, под видом необходимости обсуждения трактата о винах, пригласили Трана и несколько его товарищей в летний особняк, принадлежавший родителям Фата.  Отец его был знатным сенатором и проживал с матерью Фата в Крине, но мог позволить себе содержать особняк и в Странте, специально для сына, которому нужно было усердно учиться, чтобы пойти по стопам отца.  Надо ли говорить, что сын прожигал отцовские деньги в совершенно иных удовольствиях, нежели труд и учеба.  Предлог о трактате был выдуман специально для того, чтобы заманить Трана, так как он, в отличие от многих товарищей, чуждался вечеринок с обильной выпивкой и доступными девами.  Нет, Тран не был нелюдимым, напротив, друзей у него было может даже поболе, чем у некоторых, но отдыхать он предпочитал там, где не было фальшивого пьяного веселья и продажной любви.  Поэтому и проводил большую часть времени в своей теплой компании, где ему не мешали учиться многочисленные пустые вечеринки и прочие занятия, отвлекающие от дела; в той же компании он смеялся и пил иногда вино, действовавшее на него не более, чем травяной чай. 
     И все же, Эх с Фатом во всякого рода развлечениях были людьми упертыми, что тем более отягощалось их праздностью и сытостью.  А потому пройти мимо Трана не смогли.  И встретив его с друзьями на пороге дома, сразу объявили, что обсуждение трактата Родома Филийского о винах можно проводить только вкупе с дегустацией.  Тран чуял подвох еще тогда, когда приглашали, но виду решил не подавать, тем более бояться ему было нечего.  Однако, хитроумный Фат нашел в Филии такие напитки, которые не каждый филиец пробовал.  Крепости необычайной, правда, и вкуса порой несусветно отвратительного.  С первой же дегустации у многих из его друзей закружилась голова, а далее большинство их них выбыли из дегустации и обсуждения, кто по собственному желанию, а кто и по невменяемости состояния.  Тран уже понял, что это игра и продолжал дегустировать как ни в чем не бывало.  Эх и Фат, избегавшие участия в процессе всеми силами, но все же уже порядком опьяневшие, с удивлением смотрели на то, как чужеземец пробует напиток за напитком, при этом оставаясь совершенно трезвым…
     И все же оказалось, что и верунец может испытать опьянение.  Тран никогда не пил столько крепкого и плохого вина, и в один прекрасный момент почувствовал, что в голове у него стало туманно, язык подчиняется ему уже не так хорошо, а внутри просыпаются какие-то неведомые ему чувства.  Он понял, что плохо себя контролирует, и это ему ужасно не понравилось.  Хмель ударил Трану в голову и подсказал, что пора уже и ему показать проходимцам Фату и Эху, кто есть кто.  Один из его друзей все еще был трезв, потому как осторожнее других относился к вину, и Тран попросил его привезти оттуда, где жил вурунец, плотно закрытую бутыль из тыквы.  Когда бутыль привезли, Тран объявил, что это вино с его родины, и его обязаны попробовать хозяева дома, которые так любезно пригласили его и его друзей в гости.  Отказаться хозяева не могли, да и подвоха не почуяли.  Налив каждому по полному кубку верунец поднял свой за гостеприимного Фата и Эха.  Те, не долго думая, опорожнили свои кубки, и, скоро упали без памяти: что на пьяного, что на трезвого кубок неразбавленного раттонэка мог подействовать только так. 
     Наутро Трану было очень стыдно за свой поступок.  Фат и Эх больше его не трогали, а сам верунец зарекся когда-либо пить вино вообще, хотя и вернулся домой на своих ногах и в здравом уме…
     Позднее, изучая курс растительных экстрактов, Тран много прочитал о том, что могут содержать в себе различные растения, и пришел к мысли, что, возможно, все дело в ягодах ратты, которые верунцы, в отличие от вина из этих ягод, потребляли в большом количестве: ели с куста, варили варенье, добавляли в бульоны и отвары.  Их организм с детства содержал все компоненты этих ягод, а потому любое вино, будучи многократно слабее раттонэка, теряло свою власть над верунцем.  Раттонэк же, в свою очередь, приобретал над ним власть особую…
     
     
      3. 
     
     Гонец проснулся в покоях дружины.  Поднявшись на лавке, он понял, что его помыли и переодели.