Что вы знаете о мандрагоре?
     Мало кто представляет ее, как род многолетних ядовитых лекарственных трав семейства пасленовых с белыми корнями и фосфоресцирующими ягодами.  Зато пришедшее из древних мифов поверье о корнях, доводящих до смерти ужасным стоном, о питании семенем повешенных убийц и гомункулах знакомо каждому.  Мистический альраун* сделал мандрагору одним из демонов. 
     
     А мой друг Степка выращивал ее дома.  «Риммка! – хохотал он.  – Это просто кор-не-плод.  Ты же от картошки не шарахаешься». 
     Степка вообще был любопытным субъектом с непревзойденным талантом находить приключения на задницу.  И каждый раз под раздачу попадали и мы с Борькой.  Еще бы – неразлучная троица – Стопка, Рюмка и Бутыль.  Борьку прозвали «Бутылем» за компанию.  А дружили мы с пятого класса. 
     
     В тот день я неслась к Степке, матерясь и выбирая для засранца наиболее мучительную смерть.  Эта паскуда, получив отказ приехать немедленно, позвонила Петрову Димке, по которому я вздыхала целых три месяца, и отменила вожделенное свидание, представившись моим мужем.  Вдобавок, по дороге меня застал дикий ливень.  И разъяренная, как стадо оголодавших волков, я летела по лужам к съемной квартире возле ЖД-вокзала не смотреть на «афигительную тему», а вдоволь наораться и почесать зудящие кулаки об веснушчатую физиономию. 
     Стоило распахнуться крепкой, обитой дерматином двери, как месть перестала волновать.  Из квартиры несло, как от помойной ямы. 
     -- Что вы тут делаете? – прогундосила я, затыкая нос, и проскользнула внутрь мимо идиотически довольного Степки. 
     -- Пошли! – он схватил меня за локоть и потащил через зал хрущевки в комнату, которая гордо именовалась лабораторией.  – Вот! Смотри!
     Кроме стола, стула и люстры раньше здесь ничего не было.  Теперь же на полу стояли ящики со странной травой, а на подоконнике не осталось пустого места от горшков с ростками роз. 
     -- Что это за дрянь? – свободной рукой я ткнула на невзрачные листья.  Именно они воняли до тошноты, словно выращенные на трупном удобрении. 
     -- Манн-дра-го-ра, – заговорщическим шепотом ответил Борька. 
     Прошедшая все круги ада филологического факультета, я относилась к этому имени с суеверным трепетом.  А вот дружка-биолога, похоже, не заботили мифические заморочки вокруг непростой травки. 
     -- Вы что с ней делать собрались? – немного привыкнув к миазмам, я открыла нос, но вдохнуть полной грудью не сумела. 
     -- Хочу скрестить с розой, -- заявил Степка.  – Прикинь, конгломерат самого жуткого растения и цветочка, за который девки отдаться готовы. 
     -- Поговори мне еще, девственник. 
     Степка не обиделся.  Привык уже.  На самом деле, девушки у рыжего ботаника сроду не было – не нашел достаточно умной, красивой и покладистой.  Обычно одно из качеств отсутствует, а на лайт-вершн умник не соглашался.  Это Бутыль ловеласил в нашей компании по полной программе.  Еще бы – хохмач-блондин, вечно истрепанный и вечно с гитарой.  Сейчас шестиструнное орудие соблазнения валялось зачехленным на диване в зале, хотя появись на горизонте любая девица (я – не в счет, я – пацан в юбке), духу Борькиного в вонючей оранжерее бы не было.  Сколько раз мы писали ему курсовые и домашку, пока томный трубадур клялся в вечной любви очередной принцессе.  Нам не сложно, друзья же.  Применение главному таланту Бутыль все же нашел – какая дура не купит дорогущий мобильник, когда голубоглазое чудо хлопает светлыми длиннющими ресницами, а проникновенный низкий голос вещает: «В ваших руках эта игрушка смотрится произведением искусства, хотя, может, дело в пальчиках?» Тьфу, мерзость.  Но клиентки ведутся. 
     -- Ну что, Рюмка, готова увидеть величайший эксперимент в моей истории? – Степка напялил плотные резиновые перчатки, пошарил по столу в поисках остроносого совка. 
     -- Будь в тебе хоть капелька джентельменства, демонстрировал бы результат, а не процесс. 
     -- Рюмка, ты не бойся, -- Борька, как горный козел, проскакал через ящики рассады и, оказавшись за моей спиной, стиснул шею локтем, едва не завалив.  – Мы тебя защитим от коварных чар мандрагоры.  Давай, Стоп, выкапывай. 
     Мы живем в двадцать первом веке и бояться легендарного вопля глупо.  Я брезгливо отпихнула Борьку, освободившись от хватки, но опасливая дрожь все же заставила вцепиться в кожаный ремешок сумочки.  Инстинкты и суеверия. 
     Степка напялил очки, деловито встряхнул приготовленный для пересадки ящик, чтобы разровнять землю и, разрыхлив вокруг ростка мандрагоры почву, запустил в нее пальцы, аккуратно откапывая корень.  Уже из черноты показалась белая «голова», а ничего не произошло.  Я расслабилась.  Длинные Степкины пальцы бережно освобождали жалкое подобие человеческой фигуры от земляных комков, словно корень был хрупкой археологической святыней.  Вот показались на свет плотные усики-руки, выглянуло туловище, и Степка запустил руки под корень, чтобы вынуть свое сокровище. 
     Высокий, пронзительный визг вырвался из земли вместе с белым телом гомункула.  Одурев от невыносимого воя, я заорала, заткнув уши, и зажмурилась, чтобы не видеть, как шевелятся живые щупальца корня.  Казалось, что они дотянулись до моих плеч.  Я рванула из комнаты, но больно приложилась лбом об косяк. 
     -- Рюмка! - заорал Бутыль мне в ухо, оторвав от него ладонь.  - Рюмка, успокойся. 
     Я открыла глаза и со всей дури врезала коленом ловеласу в пах.  Из оранжереи, вместе с похрюкивающим хохотом Степки доносилась старая песня Витаса без музыки. 
     -- Ублюдки, - прошипела я, без жалости глядя на катающегося по полу Борьку.  В его руке мобильник все еще пытался дозвониться до Степки.  Я каблуком ударила по кнопкам, и вой за стеной смолк. 
     
     За жестокую шутку я дулась на дружков два месяца и мириться пришла, лишь когда застукала Димку Петрова в клубе с какой-то девицей. 
     
     -- Брось, Рюмк, у него же на лбу написано «кобель», - успокаивал Степка, вытирая рубахой мои пьяные слезы.  – Да он ни с кем больше недели не продержался, а с тобой - целых два месяца!
     -- Полтора, - поправила я, хлюпая носом, и потянулась к новой – пятой – бутылке «Redd’s».  – Все равно.