Динь-динь-динь.  Как всегда, внезапный трезвон будильника приводит меня в чувства, несколько минут отлеживаюсь, пытаясь сконцентрировать все мысли в единую опору, пластом вытягиваюсь в полный рост и выползаю из-под кровати бодрячком.  Времена, когда вампиры спали в гробах, давно миновали, хотя и встречаются индивидуалисты, однако мой выбор обусловлен банальным опасением за собственную шкуру: днем сквозь мелкие прорехи в портьерах в комнату просачиваются солнечные лучи, и пусть до постели они не досягаемы, но превентивные меры никому не помешают. 
     Добираюсь до часов: чуть перевалило за семь вечера, в уме подсчитываю необходимое время на сборы, затем в ванную комнату.  На желто-блеклой стене вместо зеркала календарь с отмеченными датами моих успешных вылазок, за весь ноябрь – три красных отметки, и все сошлись на субботах, сегодня как раз последняя: последний день, последняя жертва, а потом поиски нового города и жилья.  Подолгу задерживаться на одном месте крайне опасная затея, и, несмотря на то, что я живу по фальшивым документам, все же пропажа людей может вызвать ненужное внимание как полицейских, так и охотников за вампирами.  Одного человека мне хватает на неделю, если не считать зимний период (тогда можно и целый месяц обойтись одной добычей, правда, большую часть досуга тебе придется отсыпаться, так сказать, силы беречь, но дело это плевое, как я уже говорил, на кону твоя шкура). 
     Выбор одежды, или, как я это называю, хищного окраса, вводит меня в затруднение.  С одной стороны, хочется следовать современным тенденциям в мире моды, можно применить эклектичность, выражая весь свой креатив, но, с другой, - шибко выделяться из толпы аборигенов не стоит: моя задача зацепить на себе взгляд одного человека, а не жителей всего пригорода.  Выбор падает на темные джинсы с бурыми мокасинами, белую рубашку и кожаную куртку от Pepe Jeans.  Последний штрих – аккуратно выделяем пробор и зачесываем волосы в сторону Парижа.  Ах, Париж! На лестничной площадке встречаю престарелую соседку Пелагею.  Старушка всегда смотрит на меня с презрением, и этот раз не стал исключение.  Уж поверьте, мне не составит никакого труда затащить эту старую клячу к себе в комнату и содрать кожу с ее лица, но, как любому уважающему себя вампиру, мне необходимо держать свои охотничьи инстинкты на зеленой шкале, леность равносильна смерти.  Наперекор режущему осеннему холоду, морозу и ветру, двор полон людьми: дети визжат на качелях, а их родители, усевшись на скамейки, громко делятся будничными событиями.  Как бы я ни старался стать неприметным средь этой серой массы, но мой внешний вид притягивает случайные взоры.  Проношусь к своей машине, и, не дождавшись, пока мотор разогреется, трогаюсь с места. 
     Проезжаю мимо местных ночных клубов, всюду скопление людей, подобного надо сторониться, здесь везде камеры, надо выбрать более укромное местечко, что-нибудь менее популярное.  Выезжаю за пределы центра, и, оказавшись на трассе, выжимаю всю прыть из этой колымаги, скольжение летней резины по рыхлой дороге возбуждают вибрации, что поднимаются со дна и достигают панели, перескакивая на мои крепко сжатые руки, затем волнениям передаются всем струнам моего тысячелетнего тела.  Ощущение - словно вонзаюсь в саму ночь: в ее кромешные глубины, в которых живут лишь прикосновениями.  Забирайте глаза мои и поднесите богине Нюкте – славься, царица!
     Сворачиваю с широкой полосы на узкую одностороннюю линию, поглядываю на часы: уже почти полночь, надо пошевеливаться, путь до дома не близкий.  Стезя извивается за ряды высокопарных частных домов, после чего свободно растягивается вперед на несколько километров - и вот я у пригородного ночного клуба «Дикая сова».  Пожалуй, назвав это место клубом, я немного погорячился, скорее гумно с неоновой вывеской и громкой музыкой.  У самого входа непонятная сутолока: народ обступил плешивого мужчину, каждый, стараясь перекричать другого, по-учительски отчитывает пьяницу.  Заворачиваю к стоянке, позади толпы вся в слезах и в крови, упершись об стену, стоймя рыдает девушка, к ней подходит официантка с влажным полотенцем, и, поглаживая побитую по прическе прямиком из середины 90-х, уводит внутрь. 
     Проскальзываю сквозь подпитую толчею, ныряю за двумя девицами в гущу дискотечной истомы.  Поначалу мне нравится расхаживать - помогает настроиться на одну волну с посетителями: потом проще будет знакомиться.  Поднимаюсь на второй этаж, официантка предлагает занять пустой столик, я игнорирую ее и направляюсь к барной стойке за выпивкой.  По левую сторону от меня какофония из женских голосов, по правую - сосед, запах которого сбивает едкий аромат виски в моем стакане, тьфу.  Удаляюсь прочь, случайно задеваю одну из девушек у стойки, пару секунд оценивающего взгляда на мне, после на ее личике вырисовывается кривая.  Могу без особых усилий затащить ее в безлюдное место, после высушить начисто.  Но эта особа знает себе цену, с ней парочкой коктейлей не обойдешься, придется раскошеливаться, думаю, это займет лишнее время и затраты, а я сегодня не расположен платить за еду.  Виновато пожимаю плечами, ищу, куда бы пристроиться для лучшего обзора, примечаю перила у лестницы, как раз прямо над танцплощадкой.  Гурьба пьяно дрыгается; находится пара умников, старающихся перещеголять остальных в танцах; барышни трутся о своих кавалеров, - своего рода, благодарность за угощения, а мужики, воспользовавшись моментом, перемежают руки с задницы на грудь и наоборот. 
     В поле зрения попадают несколько одиночек: мужчина, распускающий слюни перед полуголой танцовщицей; парень, подкатывающий уже ко второй девице, но снова неудачно; плотная клуша, с завистью разглядывающая более стройных, - Лукуллов пир во всей красе.  Зов крови выбирает пампушку.  Не удивляйтесь, мы, вампиры, народ толерантный: нам до одного места, какого цвета ваша кожа, какой религии придерживаетесь, ваша ориентация, форма тела, пол и социальное положение не имеют никакого значения.  Для нас люди - бурдюк, внутри которого плещется заветная амброзия. 
     Спускаюсь в пастбище, ритмичное звучание сменяется нытьем Фадеева, протяжный женский визг – все копошатся в поисках пары под медлячок.  Кто-то хватает меня за руку и нахрапом тянет на танцплощадку, мне с трудом удается вырваться и продолжить свой путь к самому одинокому созданию в этой помойке.  Приближаясь, держу на ней хищный взгляд, она, понурившись, смущенно оглядывается по сторонам, ей не верится, что в коим-то веке фортуна выдала симпатичного парня.  Выпрашиваю позволения пригласить ее на танец, веду в людскую толпу, где начинаем кружиться вместе с остальными.  Осмелев, она сильней прижимает ко мне свои телеса и кладет голову мне на грудь, чувствую затхлый запах ее сальных волос и токсичной косметики.  Ведем беседу - ее зовут Вика, двадцать семь лет, она работает на заводе подшипников, а я Павел - обычный парень, что заехал в эту дыру от городской суеты и офисной работы.  На моем лице отображается искра, только-только промелькнувшая между нами, правая рука соскальзывает чуть ниже по ее спине, осталось посыпать сверху парочкой комплиментов о красоте ее глаз и возбуждающем аромате ее тела, подстрекающем меня на самые отважные эксперименты – все, еда замариновалась.  В качестве финального аккорда проставляю ей пару коктейлей, название которых она даже и выговорить не способна.  После недолгого разговора предлагаю уединиться в тихом месте.  Она колеблется, но видно, что внутри нее идет борьба здравого смысла и животной похоти.  Обнимаю, прошу прощения за свою напористость, оправдываюсь, мол, все из-за напряженного рабочего графика и одиночества, просто, я так давно не ощущал теплоту женского тела, а большинство девушек, которых я встречал, - эгоистические пустышки; разве плохо, когда мужчина требует к себе нежности и любви? Она сочувственно и понимающе поддакивает каждому моему лживому слову, беру ее за руку, благодарю за поддержку.  Печаль спала, разъясняю ей нашу с встречу закономерностью судьбы: встретились два одиночества, она радостно соглашается, обнажая свои мелкие зубки.  И наказу того же рока, повелевающим женским счастьем, Вика оказывается на пассажирском сидении моей машины.  Пока гостья долдонит меня рассказом о своем отце, что также пахал на заводе подшипников, я думаю, в какую глушь завести эту несчастную, где можно было бы без спешки и оглядки вскрыть ей глотку. 
     Поглядываю на время: половина второго ночи.  За окном проплывают ряды высоких хвойных, можно рискнуть и завести ее в чащу, но, насколько мне известно, по прямой за лесом находится дачный сектор - едем дальше.  Викусик немного притихла, она частенько роняет голову вперед, и, причмокивая от сушняка, старается отогнать внезапно нахлынувшую сонливость.  Обогреватель, включенный с самого начала пути, продолжает убаюкивать ее потоком горячего воздуха, в кабине становится невыносимо жарко, хочется открыть окно, но боюсь, что тогда она может вышмыгнуть из рук Гипноса, а, по моему плану, жертва прийти в себя уже не должна.  Жилые поселение остались позади, дорога сужается, проезжаем под последним осветительным столбом и оказываемся в темных лесных массивах.  Несколько минут держусь старой колеи, затем сворачиваю промеж двух сосен, в самые недра чащи.  Глушу мотор, выхожу для наблюдения, вопреки дикому холоду и непроглядной темноте, здесь довольно-таки шумно: над нами гукает сова, мимо машины что-то пробежало, зашелестев падшей листвой.  Озираюсь по сторонам – никаких посторонних.  Снимаю куртку, так как потом кровь ничем не отстираешь, выпускаю клыки, процедура немножко болезненная: из-за смещения зубов у меня начинают кровоточить десна, однако все терпимо.  Осоловелая Вика выходит из машины, она еще пьяная и до конца не способна осознать свое обреченное положение, пробирающий мороз приводит ее в чувства, начинается череда вопросов.  Выдерживаю мучительную долгую паузу, хочу, чтобы добыча продолжала бояться, - это разогреет кровь после сна.  Ее губы трясутся, руки выставлены вперед на случай неожиданного нападения, а мелкие свинячьи глазки елозят по каждому кустику, в надежде отыскать спасительную, пусть даже мышиную щель.  Нет никакого желания догонять удирающую дичь, надо приступать к позднему ужину, времени и так остается впритык.  Вышагиваю к добыче - Вика дает стрекача, мне удается схватить ее за волосы и со всей дури стукнуть о дверную раму, удар приходится на переносицу, оставив после себя заметную вмятину на металле. 
     За спудом тонкой кожи теплится слой ватного жира.  Мне приходится прокусывать еще сильнее.  Теплая кровь струится по моему языку, от удовольствия я закатываю глаза и придавливаю ее голову сильнее к земле.  Прилив свежих сил бодрит, подайте мне океаны крови, и, клянусь своими предками, я высушу их начисто.