Наручные часы показывали почти ровно двенадцать.  Отложив чтение, журналист разделся и щёлкнул выключателем.  Номер погрузился во тьму.  Полежав некоторое время с открытыми глазами, Берт закрыл одну створку окна, а другую, открытую, опасаясь комаров, занавесил шторой.  Потом он запер номер на ключ и снова вернулся в кровать.  Тут уже к нему подкрался сон, который вскоре совсем овладел им. 
     Берт проснулся от лёгкого прикосновения ветерка, влетающего через открытую створку окна.  За ним стояло умытое первыми лучами солнца утро.  Город был сонным.  Старинный, окутанный последними клочками тумана, давно не знавший весёлых и пышных праздников, он являл собой тихий и загадочный островок странной жизни.  Неизгладимая тень страха легла на Карстон много лет назад, в воздухе витала неясная тревога. 
     Журналист хорошенько потянулся, расправляя свои конечности, и сел на кровати.  В соседних помещениях было по-прежнему тихо, а с улицы доносилось резвое щебетание птиц, и ни намёка на проявление самой привычной утренней жизни людей, вообще какой-либо человеческой активности.  Берт, одевшись, выглянул в окно.  Солнечный свет блистал на шпиле старой Часовни, на циферблате огромных часов, хотя площади солнце ещё не коснулось, и она хранила остатки сумрака и прохладу.  И ни одной души.  Ни на площади, ни на Грейсон-стрит на всём её протяжении.  Нигде.  Очень странно и как-то непривычно.  Ну ладно ещё вечером, понятное дело.  Правда, с другой стороны, сейчас было утро… Однако часы показывали почти десять.  В других городах в это время уже вовсю бурлила жизнь, и отовсюду доносились разные звуки и всевозможные их оттенки.  Журналист решил некоторое время постоять у окна, чтобы зафиксировать хотя бы какое-нибудь людское телодвижение.  И за своё терпеливое ожидание он был вознаграждён, потому что, уже собираясь уходить, он увидел человека, торопливо шагавшего со стороны местной Библиотеки.  Пешеход, тем временем, растворился в тени окаймлявших площадь деревьев, и теперь походил на быстро ускользающую тень.  Ага, вот и первый человек. 
     Каково же было изумление молодого журналиста, когда внизу он абсолютно никого не обнаружил.  Ни вчерашнего усатого метрдотеля, ни официанта из небольшого, но довольно уютного ресторана отеля, никого… И сколько ни звал удивлённый, новоприбывший постоялец отеля, никакого ответа не последовало.  «Да что это такое, чёрт возьми?», - Берта уже взяло раздражение.  – «Куда все подевались?» Загадка. 
     Постояв некоторое время в пустом помещении, журналист вышел из отеля Джонатана на улицу.  Рядом со зданием, на обочине, стояла всё та же одинокая машина.  Птицы на деревьях щебетали, не умолкая.  Небо было совершенно чистым, девственная лазурь простиралась до видимого горизонта.  Ни спешащих на работу пешеходов, ни школьников, ни прогуливающихся с собаками людей… Очень непривычно и очень странно.  Но Берт помнил, что ему рассказывали о Карстоне.  Да, всё было именно так.  Город почти умер, и количество пустых домов превышало количество заселённых. 
     Журналист неспешно прогулялся по Грейсон-стрит, не встретив по пути ни одной живой души, не считая резвых воробьёв, нескольких голубей и мыши, бесшумно пересёкшей улицу.  Один раз, правда, сверху донёсся шум закрываемых створок окна, но когда Берт рывком поднял голову, он не увидел никакого признака движения.  Всё оставалось неподвижным и безмолвным.  На обратном пути к отелю Джонатана, где Берт собирался немного перекусить, что нормальным завтраком назвать, конечно, было сложно, он увидел, как со стороны площади почти впритирку к стенам домов едет одинокий велосипедист.  Идя по левой стороне Грейсон-стрит, той самой, где был расположен отель, Томас Берт решил нарочно перейти на правую сторону, по которой ехал велосипедист в большой кепке и с сумкой через плечо.  Журналист немного подался вперёд, чтобы обратиться к велосипедисту, однако тот, даже и не думая останавливаться, проехал мимо, чуть не задев Берта рулём.  Этот человек вообще никак не отреагировал.  Минув ряд обветшалых, заброшенных домов, на крышах которых крошилась потемневшая от непогоды черепица, велосипедист свернул на Фламандри-стрит и исчез из вида.  Пройдя отель, Берт вдруг увидел, как что-то сверкает в ярких лучах молодого солнца на мостовой.  Приблизившись и нагнувшись, он поднял с земли изящное женское колечко с маленьким драгоценным камешком.  Кто-то, видимо, нечаянно оборонил и не заметил пропажи.  Но кто это мог быть? Ещё ни разу журналист не повстречал здесь ни одной особы женского пола.  Повертев в пальцах драгоценность, Берт убрал её во внутренний карман своего пиджака. 
     Наконец, Берт переступил порог отеля.  Удивительно, но он увидел того же самого, сдержанного в манерах и не словоохотливого метрдотеля с гусарскими усами и бакенбардами на старомодный лад.  Мужчина, появившись словно из неоткуда, как ни в чём не бывало сидел в углу совершенно пустого помещения и невозмутимо полистывал какой-то журнал. 
     Журналист взглянул на метрдотеля и произнёс короткое «Доброе утро», на что усатый мужчина слегка кивнул головой, окинув Берта быстрым, немного подозрительным, как показалось последнему, взглядом.  Несколько удручённый и раздосадованный, Берт ни говоря ни слова, поднялся в свой номер, залитый солнечным светом, и совсем скоро уже поглощал бутерброды, рассматриваемые им в качестве завтрака.  Насчёт этого его жена говорила ему: «Эта сухомятка и еда на ходу посадят твой желудок, Томас».  Вероятно, Элеонора была права на этот счёт, поскольку частенько после такой вот еды, в желудке возникала тяжесть, какой-то дискомфорт.  На ходу, скорее даже на бегу, Берту частенько приходилось перекусывать, и это здоровью, определённо, на пользу не шло.  Сейчас вообще кусок в горло не лез – аппетита не было.  Всё больше мысли и догадки журналиста вертелись и концентрировались вокруг старого городка, и его редких, немногословных жителей.  Всё-таки нужно докопаться до истины, чего бы это не стоило.  Ну а прежде – тщательно изучить, исследовать этот городок, слухи и рассказы о котором просто роились неисчислимыми количествами.  В любом случае, Томас Берт не был тем, кто сидит без дела на месте, да в общем-то, его профессия и не позволяла этого.  И где он только не побывал, куда только не ездил, куда только не заносила его нелёгкая.  Он был в местах, куда более странных и экзотических, чем этот городок, но ни в одном из этих мест не было той странной атмосферы, почти постоянно вызывающей меланхолию и смутное беспокойство, как в этом месте.  Что ж, пора отправляться в город – город старины и древних теней. 
     Метрдотель внизу по-прежнему листал журнал и не удосужился взглянуть на спустившегося журналиста.  Берту хотелось броситься к этому человеку, схватить его за грудки, хорошенько встряхнуть и громко крикнуть.  Но трезвое благоразумие и манеры не позволяли этого сделать.