- Весовая - не моя.  А если не все в порядке? - слегка уклонясь, уточняю.  Руд целует сквозь волосы в шею; мои пальцы сводит у него на затылке. 
     - Так и будет, что ж, - нехорошо ухмыляется.  Еще секунду прислушиваться, как она звенит ложками по чашкам, как суматошным свистом взрезает тишину накалившийся чайник, а потом он, улучив момент, хищно и зло целует меня в губы, сразу нещадно цапнув зубами за нижнюю, и рассеянная темнота вокруг ухает куда-то вверх, нет, я - куда-то вниз, а вдох без остатка растворяется в солнечном сплетении, и слюни, кажется, уже капают с подбородка, его напряженный сладкий язык у меня во рту натыкается на мой, и поспешно разогревшееся в черепе солнце медленно скатывается вниз по хребту ненавижу себя за это и пальцы на затылке судорожным замком, и он насильно отстраняется от меня в тот момент, когда из кухни доносится растянуто-кокетливый возглас - ко-офе! - громко, она подумала, что мы успели уйти далеко. 
     Руд напоследок касается своим виском моего, снимает руки, отступает к источнику шума. 
     - У тебя опять температура. 
     - У меня СПИД, - сбиваясь, злорадно вру я; это все слишком постыдно, обидно и как с теми уродами-учеными - неясно, хорошо или плохо. 
     - Кокаин у тебя, а не СПИД.  Шуршит в ушах, мешает думать, - предплечьем отирая подбородок, не менее злорадно отвечает Руд, жестом манит обратно в кружок искусственного света и переступает порог. 
     Недослаженный растворимый кофе едва потребим; сердце пляшет, реагируя на мое замешательство; очень хочется курить, но я молчу - скоро и он вспомнит.  Кажется, даже сама девица не слушает собственную трескотню - по чуть-чуть обо всем, о политике, о погоде, о районе, о городе, о работе.  Она больше разглядывает; я упорно пытаюсь понять, о чем же так утомительно все время думаю, параллельно созерцая весьма домашнюю, простую и изящную обстановку доверенного нам с Волковым дома. 
     - Сигареты, - допив, посреди ее фразы произносит Руд и со звяканьем опускает чашку на блюдце.  Раздраженно отмахивается от двинувшейся к нему, подталкиваемой по столешнице длинным расписным ногтем пачке тонких.  - Это не сигареты, милейшая, это какая-то сомнительная забава для хуесосов. 
     Он встает из-за стола, с коротким грюком отодвинув стул, и, перед тем как выйти в прихожую к своему пальто, в кармане которого наверняка притаился либо вишневый Ричмонд, либо старый-добрый капитан Черный, вишневый же, лихо, до краев наполняет вином свой бокал.  Ставит по соседству с цветастым блюдцем у меня перед носом. 
     - Исцелися сам. 
     Целюсь залпом, от холодного портвейна разом просыпается внутри мощная тошнота.  Дамочка, выставив на стол круглый локоток, ловит взгляд; по-видимому, чуя мою к ней нерасположенность, смущенно усмехается. 
     - А. .  почему Белоснежка, можно поинтересоваться?
     - Яблоками давлюсь, - поясняю я, лениво отправляя остатки горячего кофе вслед ледяному вину.  Она хихикает. 
     - Что - все время?
     - То и дело.  Раза такого не было, чтоб ел яблоко и не подавился. 
     Из прихожей, шурша вещами, всхахатывает Руд.  Девушка смелеет, встряхивает густыми черными прядями:
     - И часто это ты яблоки ешь?
     - Ежечасно. 
     Она смеется, заливисто и пьяно.  Все еще ухмыляясь, возвращается Руд - сигарета в зубах, в руке пачка.  Ричмонд - угадать, правда, было несложно. 
     Закуриваю сразу следом за ним, долго держу зажигалку у ее носа - гаснет гламурная зубочистка - праздно размышляя над тем, действительно ли полковник намотал первую попавшуюся шлюху, или выбрал эту специально, чтобы мне не на кого было отвлечься.  Поднимаю на мягкой обшивки сиденье ноги, курю, уткнувшись подбородком в колено - вернувшийся озноб свидетельствует либо о сквозняке, на котором я сижу, либо о повышении температуры.  Да похуй, собственно, разве что в последнем случае мне скоро все станет лень. 
     Руд, презрев пепельницу, гасит окурок в собственной чашке. 
     - Хм, - глядя на нее скучающе, начинает он.  - Ну, пить-то ты, значит, пьешь.  Курить, допустим, куришь.  А с остальными развлечениями у тебя какие, интересно, отношения?
     - Это с какими это - с другими? - недопоняв, уточняет она игриво и получает в ответ усмешку исключительно вежливую. 
     - Ну, скажем. . 
     Я отхлебываю из горла еще и еще; винище застревает в глотке.  На столе появляется до боли в кончиках пальцев родное белобумажное оригами - чек; в следующий раз он попадается на глаза развернутым, а потом я замечаю, что Руд уже греет ложку над свежеразожженной свечой, а заинтересовавшаяся потаскуха молчит, едва заметно поерзывая на стуле, а после до меня доходит, что вина в бутылке - на дне, Ричмонда осталось полпачки, сам же я непотребно пьян и ни о чем не думаю, кроме как о горячей ванне в свете вот этой вот свечи, чтобы там, перегнувшись через борт, с комфортом поблевывать в унитаз и мечтать о несбыточном.  Она закатывает рукав узорчатой кофточки, лязгает пряжка его ремня - на самом деле у меня на этот звук условный рефлекс, так что приходится на время спрятать взгляд, а потом кожаная лента уже у нее в зубах, а струна - в оборотке, чтоб не так заметна точка, и пластиковый поршень плавно загоняет контрольно-розоватый препарат в кровь, там не очень много, куда меньше чем обычно, она же чистая, хоть и не впервой, пьяная, плюс экономия - хороший и бесплатный героин бывает только на экспертизе - и Руд недовольно косится, разливая по рюмкам остатки портвейна. 
     - Э-эй, а вы чего не? - смазанно вопрошает подопытная; он даже не удостаивает ее ответом. 
     - А знаешь, кто первый придумал дразнить тебя Белоснежкой? - любопытствует он, поглядывая на девицу - та вроде балдеет, зеленовато-желтая в двойном свете лампы и незагашенной свечи. 
     - Кто, ты?
     - Нет. 
     - Ну, Волков тогда. 
     - Да нет уж, Сью, - через стол глядит с торжеством.  - Это не Волков придумал.  Это ты сам придумал. 
     Это смешно. 
     - Да ну, - он почти наверняка выдумывает, я же, кажется, все-таки не даун.  Хотя как раз это убеждение, скорее всего, весьма субъективно. 
     - Честно.  У меня в дневнике бумажном записано, я недавно нашел, - говорит он и улыбается; любой жест в мой адрес волнует чересчур сильно, но приоритет, выставленный подобного рода деталям, в системе слишком высок и мною быть снижен не может - у пользователя недостаточно прав для этого действия. 
     - Ах, значит, ты судовой журнал ведешь, как педагоги в учреждениях по взращению детей-дебилов, - вывожу я; он фыркает и качает головой. 
     - Это журнал про особо одаренных.  Там есть еще двухлетней давности запись о том, как ты бегал по зданию и орал: "Белоснежка! Белоснежка!", ни к кому при этом не обращаясь. 
     Еще немного - и от смеха меня стошнит прямо на стол. 
     - Это тебе в кошмаре, небось, приснилось, вот и плетешь черт-те что. . 
     - Да нет, - настаивает Руд; телка всхрапывает, перебивая, но он невозмутимо продолжает.  - Это у тебя от кокаина тогда были первые признаки аутомоносексуализма.  Того самого, который ты до сих пор так яростно и бессмысленно отрицаешь.  Как и многое другое, впрочем. 
     Тоже верно.  Он просит еще кофе; отметив краем глаза, что разряжается и понемногу гаснет, зеленея, лампа, отшатываюсь к плите.  От совокупности спиртного, голода, холода и жара прилично качает; за спиной грюкает стул, как когда-то, и я не оборачиваюсь - полковник подходит к мойке ополоснуть кофейные чашки.